"Князь" - книга о Бунине Михаила Рощина (страница 2)

Ваня любил шататься по городу, наблюдать людей, разные сценки, перебранки. Потом удачно копировал, ярко рассказывал. В гимназии благодаря памяти и ранней начитанности учился хорошо, не давались только арифметика, алгебра (кто и когда из поэтов мог понять, почему а+b=с?). На другой год Ваню поместили жить у кладбищенского ваятеля , Ваня научился лепить из глины кресты, кости, черепа. Еще одну зиму Ваня жил у тетушки Веры Аркадьевны, что разошлась только что с мужем. Это не у Бякиных скучных и не у могильного скульптора: тетушка была веселая, общительная, каждый вечер полно народу, вся местная богема: актеры, офицеры, дамы, самовар весь день не сходил со стола. Ваню поразили бритые, говорливые, веселые актеры; благодаря им по контрамаркам стал ходить в театр, все пересмотрел, что можно; когда приезжали навещать родители - брали обычно с собой любимую сестру Машу, - с ними тоже ходили в театр, цирк. Ване уже минуло пятнадцать, чувствовал себя взрослым, много читал, писал стихи. Влюблялся.

Брат Евгений задумал жениться, выбрал дочь винокура помещиков Бехтияровых Настасью Карловну Гольдман. Винокура звали Отто Карлович Таубе, это был добрый, порядочный немец. У Насти оказалась младшая сестра Дуня , Ваня влюбился, однажды поцеловал ее, испытал ужас блаженства.

" Свадьба была назначена на Ильин день в Знаменском, приходе Озерок. Пир до зари. Гостей много - и родные, и друзья, и соседи. Пели, плясали, выпили море шампанского" . Ваня надевал невесте туфельку, клал туда золотой, вез с ней в карете образ к венцу - был одним из действующих лиц.

И случилось еще чудо: когда вся семья сидела на балконе за самоваром, раздался стук колес и из брички вышел брат Юлий, худой после тюрьмы, чужой, но легко еще отделался: на три года в Озерки под надзор полиции. Мать более всех была счастлива.

Если правда, что Бунин жил, чтобы писать (а это несомненно), довольно взять один из его знаменитых шедевров "Суходол" - как вылилось в эту повесть все родное, родственное, потомственное. Один из прекрасных бунинских женских образов - Наталья из "Суходола" , дворовая крестьянка, но молочная сестра отца, всю жизнь прожившая в семье с барами, слившись с ними. Боже, как написан "Суходол" ! Какие слова, какие краски, люди! Жесткой, жестокой была жизнь в бывшей барской усадьбе: и любили жестоко, и убивали, и били, а всех держала любовь к этому месту, земле, этой жизни. Чего стоит судьба той самой безумной тети Тони! "В нищете, в избе обитала тетя Тоня. И счастья, и разума, и облика человеческого лишил ее Суходол. Но она даже мысли не допускала никогда, несмотря на все уговоры нашего отца, покинуть родное гнездо...

Отец был беззаботный человек; для него, казалось, не существовало никаких привязанностей... Но душа-то и в нем была суходольская - душа, над которой так велика власть воспоминаний, власть степи, косного ее бытия, той древней семейственности, что воедино сливала и деревню, и дом в Суходоле. Правда, столбовые мы, Хрущевы, в шестую книгу вписанные, и много было среди наших легендарных предков знатных людей вековой литовской крови да татарских князьков. Но ведь кровь Хрущевых мешалась с кровью дворни и деревни спокон веку. Кто дал жизнь Петру Кирилловичу? Разно говорят о том предания. Кто был отцом Герваськи, убийцы его? С ранних лет мы слышали, что Петр Кириллыч. Откуда истекло столь резкое несходство в характерах отца и дяди? Об этом тоже разно говорят. Молочной сестрой отца была Наталья, с Герваськой он крестами менялся... Давно, давно пора Хрущевым посчитаться родней с своей дворней и деревней!.."

Кажется , Бунин оказался единственным из русских писателей, кто так просто и смело обозначил нерасторжимое родство веками тесно живших помещиков-дворян и крепостного их люда, деревни, - его великая любовь к России, русскости отворяла ему эту простую тайну.

А какова старая, в упадке, но еще мощная усадьба! Подростки Ваня и Маша попадают в Суходол во время грозы. Много гроз и дождей написано Иваном Алексеевичем Буниным - и замечательно, и эта, суходольская, в особь. "Разразился ливень с оглушительными громовыми ударами и ослепительно-быстрыми, огненными змеями молний... Черно-лиловая туча тяжко свалилась к северо-западу, величаво заступила полнеба напротив, плоско, четко и мертвенно-бледно зеленела равнина хлебов под ее огромным фоном, ярка и необыкновенно свежа была мелкая мокрая трава на большой дороге. Мокрые, точно сразу похудевшие лошади шлепали, блестя подковами, по синей грязи, тарантас влажно шуршал..." А как дом изображен, комнаты, фортепьяно тети Тони - что там Ивану Сергеевичу Тургеневу, что Льву Николаевичу Толстому или Антону Павловичу Чехову! Необычайно резок, пронзителен, всею печалью сердца, кровью его пишет Бунин.

Не зря потом критика и читатели выделят "Суходол" и "Деревню" в самые заметные, пронзительно-правдивые его произведения, с них пойдет слава Бунина-прозаика. Говорили, что никто еще так про деревню не писал.

Да и не писал так-то!

Впрочем, "Суходол" написан уже в 1911 году окрепшей и уверенной рукой.

Ребенка, подростка, юношу, отмеченного литературным даром, переполняет множество чувств, впечатлений, обобщений раннего опыта. Все это невозможно без конца держать в себе - надо выразить, поделиться, хоть с самим собою, а лучше с листом бумаги. Потому что уже есть примеры, есть поэты, отчего же они умеют так складно и сладко говорить обо всем? Юный Бунин честолюбиво мнит себя новым Пушкиным, Лермонтовым, на меньшее он не согласился бы. Но как, как это делается ? Жить просто так, не рассказав впечатления от осени, зимы, первого снега, грозы? Смерти? Первой любви?.. Подростком Ваня, приехав зимой на каникулы, познакомился с гувернанткой своих маленьких кузин, дочек Евгения. Остались записи в юношеском, одном из первых дневников - дневник, кстати, всесильный, всевмещающий дневник, бывает обычно первым литературным прибежищем переполненного чувствами сердца и кипящего впечатлениями ума. 15-летний Бунин, только прослышав о гувернантке, уже мечтает о ней, готовится, волнуется. Вот встреча на крыльце знакомого дома в Васильевском: "Это была барышня маленького роста, с светлыми волосами и голубыми глазками. Красивой ее нельзя было назвать, но она симпатична и мила. С трепетом я подал ей руку и откланялся..."

Он влюблялся и в других барышень, в кузин, в их приезжавших в гости подруг, в какую-нибудь нечаянную Юленьку или дорожную попутчицу, он хаживал со скуки на деревенские гулянки, где парни и девки пели, плясали на вытоптанном пятачке, кричали частушки, сам сочинял припевки, - там тоже можно было высмотреть какую-нибудь, поиграть глазами, а то и посидеть тесно бок о бок, - мы не знаем, что там бывало с ним, знаем только, что бывает со всеми. Он, конечно, мечтал о настоящей любви, он выбирал, он ждал - она пока не приходила. Можно было писать, надеяться, изливаться в дневнике или стихах.

 
 А дни идут!..

Боже, сколько замечательных женских портретов, характеров - каких! - напишет потом в своей жизни Иван Алексеевич Бунин, и как примитивна, убога эта первая избранница! Да и не умеет он еще об этом, пишет, как получается, фиксирует. Но все же не может молчать, не может!.. "За ужином я сидел рядом с ней, пошли домой мы с ней под руку. Уж я влюбился окончательно. Я весь дрожал, ведя ее под руку. Расстались мы только сейчас уже друзьями, а я, кроме того, влюбленным. И теперь вот я сижу и пишу эти строки. Все спит... но мне и в ум нейдет. "Люблю, люблю" , шепчут мои губы" . Далее, через день: "Она моя ! Она меня любит! О ! С каким сладостным чувством я взял ее ручку и прижал к своим губам! Она положила мне головку на плечо, обвила мою шею своими ручками, и я запечатлел на ее губках первый, горячий поцелуй!.." Какое все чужое, литературное, выдуманное, неумелое!.. Это - Бунин? Автор великих шедевров о любви - " Солнечного удара" , " Легкого дыхания" , " Генриха" ?.. Нет, конечно. Это только пылкий мальчик, начинающий что-то лепетать в своем младенческом дневнике. Писатель учится писать всю жизнь, даже самый гениальный. Все должно созреть, выработаться, определиться. Здесь же он и философствует, и хочет казаться мудрым и всепонимающим тоже еще по-детски, по-гимназически: "Но, может быть, именно более всего святое свойство души Любовь (с большой, конечно, буквы!) тесно связано с позицией, а позиция есть Бог и святая святых земли, как сказал Жуковский *. Мне скажут, что я подражаю всем поэтам, которые восхваляют святые чувства и, презирая грязь жизни, часто говорят, что у них душа больная. Я слыхал, как говорят некоторые: поэты все плачут! Да! И на самом деле так должно быть: поэт плачет о первобытном чистом состоянии души, и смеяться над этим даже грешно!"

Любопытно, что здесь же, чуть ниже, 15-летний автор дневника при свете луны пишет о прошлом: "Почему-то мне вдруг вспомнилось давно, давно, когда я был еще лет пяти, ночь летняя, свежая и лунная... Я был тогда в саду у нас в Озерках. Вечер. Пруд дымится... Солнце сквозит меж листвою последними лучами. Прохладно. Тихо. На деревне только где-то слышно плачет ребенок..."

Прошедшее, вспомненное, элегическое всегда для писателя важнее и интереснее сиюминутного, злободневного - со временем это станет одним из главных принципов и признаков Бунина: через прошлое являть настоящее. Вся " Жизнь Арсеньева" - большой современный роман, писавшийся уже в эмиграции, - памятник прошлому, запомнившемуся, сошедшему в Лету. Даже гувернантка Эмилия послужит прототипом Анхен. И, как ни странно, по рассказу Веры Николаевны, судьба еще раз сведет писателя с этой кукольной фигуркой: к уже пожилому писателю на одном из его выступлений в Ревеле в 1938 году подошла полненькая пожилая женщина - это была Эмилия.

Нетрудно догадаться, что первые, юношеские стихи Вани Бунина тоже были слабые, подражательные, литературные. Отражались картинки природы, фантазии о любви, о море, об иных неведомых мечтах. Первыми попавшими в печать были стихи памяти умершего в 1897 году очень знаменитого тогда поэта Надсона. В них весьма прозрачно все заимствованное, романтизированное, сделанное "как надо" .

 
 могучий, сильный,
И жар души любвеобильной,
И сны поэзии святой!..

Не правда ли, звучит почти пародийно? И чего только нет из старого арсенала: "певец" , " венец" , " свод могилы" и рядом - " неба своды" , " сильный - любвеобильной, гробовой - святой..."

Опять хочется спросить: да Бунин ли это?

 
...Я - простая девка на баштане,
Он - рыбак, веселый человек.
Тонет белый парус на Лимане,
Много видел он морей и рек.

Говорят, гречанки на Босфоре
Хороши... А я черна, худа.
Утопает белый парус в море -
Может, не вернется никогда!

Буду ждать в погоду, непогоду...
Не дождусь - с баштана разочтусь,
Выйду к морю, брошу перстень в воду
И косою черной удавлюсь.

Вот это Бунин.

 
И ветер, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой... 
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один - без жены...

Сегодня идут без конца
Те же тучи - гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой. 
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.

Мне крикнуть хотелось вослед:
"Воротись, я сроднился с тобой!"
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила - и стал ей чужой. 
Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить.

Можно сказать, что это два разных Бунина, - нет, один, просто первый - еще начинающий, неумелый, подделывающийся под чужое - якобы так надо, второй - созревший, уверенный, обретший свой голос.

Не забудем вот о чем: пока юный поэт возрастает и созревает в своей глуши, весь остальной огромный мир русской литературы (и не только русской) меняется; уже вступил в иную эру своего развития. Вообще весь свет меняется, кончается век, на пороге - двадцатый, со всеми своими назревающими катаклизмами, катастрофами, высотами, провалами. Как далеко ушла литература от милого, добродушного лукоморья ! Наступила кризисная эра декаданса, символизма. Уже явились на свет Брюсов, Белый, Сологуб, Волошин, Блок, Цветаева; умерший печальный Надсон - просто дитя в сравнении с мистическими, заумными, агрессивно-вызывающими поэтами. Русская литература всегда пребывала в непрестанной борьбе, всегда была политизирована: от "Вольности" самого Пушкина, от Радищева, Рылеева - да все, кого ни возьми, боролись с деспотизмом, крепостничеством и между собою делились на западников, прогрессистов и славянофилов, оберегавших исконную, "истинную" , святую Русь. Уже отшумело, отвоевалось, ушло в пространство истории народничество, сделавши свое дело, уже вышли вперед господа социалисты, будоража европы с америками, а заодно и матушку Русь; уже Федор Достоевский "Бесами" отозвался, которые сто лет потом будут перечитывать, сравнивать с вживе явившимися и взявшими власть бесами, пока что покатилась, вроде невесть откуда, первая революция, заполыхали там и сям первые усадьбы барские от руки столь любезного либеральным сердцам родимого мужичка.

То была напряженная, трудная юность, время самопознания и самосоздания. Казалось бы, внешних событий было немного, но для 14 - 15-летнего поэта все событие: ночная поездка по лесу, ландыши, мечта о какой-то гувернантке, картинка стрижки бабами овец, уличные деревенские посиделки с гармонью и частушками, смерть и похороны родственника или смерть любимого в ту пору поэта Надсона, первый поцелуй и первая папироса, арест и возвращение брата Юлия, дружба с младшей сестрой Машей и ее подружками, пьянство отца или его же рассказ о том, как играл в карты с графом Толстым, когда воевал в Севастополе. Где-то у Олеши есть: писатель начинается с двух вещей - внимания и воображения. Бунинская особенная наблюдательность начинается рано и остается навсегда, превращаясь со временем в изощренность, в ту именно бунинскую густоту прозы, поэзию прозы, о которой Чехов говорил, что она как двойной бульон, а Куприн кричал в сердцах: "Меня тошнит от твоей изобразительности!" Юноша Бунин мечтает быть не хуже Пушкина и Лермонтова, самолюбие и честолюбие его проявились удивительно рано, он как бы наперед знает свою судьбу, пусть в мечтах, но провидит свой славный путь, отчего сразу высоко ставит, как теперь говорится, планку для своего прыжка. И все осуществлялось, между прочим, шло даже и поверх планки. Не шуткою было уже в 1900 году напечатать сразу в одном номере горьковской "Жизни" , и поэму "Листопад" , и "Антоновские яблоки" - первый из шедевров бунинской прозы. Не шуткою была ранняя Пушкинская премия, избрание в академики. (Кстати, однажды парижский шофер такси, куда сели Бунин и его секретарь Седых, послушав две минуты разговор пассажиров, - Бунин всю жизнь употреблял, когда надо было, крепкое словцо, - сказал: "Я угадал, господа, должно быть, мсье - офицер русского флота?" " Нет, - отвечал Бунин, - я почетный академик по разряду изящной словесности" . " А, изящной!" - только и оставалось сказать шоферу.) Не шуткою были ранние собрания сочинений, широкая известность среди русской эмиграции и полный отказ от Бунина на родине, ставшей советской. И уж совсем не шуткой сделалась Нобелевская премия 1933 года, первая литературная Нобелевская, полученная русским писателем.

подбирать свои разбросанные в разные времена и по разным странам богатства, признавать своими тех, кто десятилетиями ходил во врагах и изменниках, - из всех этих примечательных для биографии писателя вещей легко увидеть, как вырастал мальчик и юноша Бунин. Рос в родительских деревенских поместьях, среди быта "мелкопоместных" , разорившихся, живших вплоть и почти вровень со своими крестьянами, среди орловской, елецкой природы, полей и лесов, в большой семье, со множеством сородичей и соседей, с чудаками-учителями, с пахотами и жатвами, ночными и охотами, сказками и преданиями, с ежедневными событиями и историями, в самой глуби родного языка, песен, преданий, молитв, праздников и похорон, - всегда на вольном воздухе, под сияющими или льющими дожди небесами, под звездами, в завале зимних снегов, с конюшнями и скотными дворами, лаем собак и соленьем капусты. "Так знать и любить природу, как умеет Бунин, - писал А. Блок, - мало кто умеет. Благодаря этой любви поэт смотрит зорко и далеко, и красочные и слуховые его впечатления богаты" . То же знание и любовь обнаруживаются в самых первых, даже газетных (когда работал в "Орловском вестнике" и писал туда что попало) заметках, очерках и первых рассказах Бунина о "простом" народе, мужиках-крестьянах, бабах, мелкопоместном дворянстве.

В русской литературе за спиной Бунина уже существовали Гоголь, Некрасов, тургеневские "Записки охотника" - может быть, лучшее, что написано о русском мужике! - писатели-народники с их умилением и радением о народе - страдающем брате.

" ...Начало моей новой жизни совпало с началом нового царствования. Плохие писатели писали тогда романы и повести, пошлые заглавия которых верно выражали сущность происходившего: "На переломе" , " На повороте" , " На распутье" , " Смены" ... Все и впрямь было на переломе, все сменялось: Толстой, Щедрин, Глеб Успенский, Златовратский - Чеховым, Горьким, Скабичевский - Уклонским, Майков, Фет - Бальмонтом, Брюсовым, Репин, Суриков - Левитаном, Нестеровым, Малый театр - Художественным... Михайловский и В. В. - Туган-Барановским и Струве, "Власть земли" - " Котлом капитализма" , " Устои" Златовратского - " Мужиками" Чехова и "Челкашем" Горького...

" Россия - сфинкс" . Религия Герцена - религия земли. "Община, артель - только из них, на этих великих началах, на этих святых устоях может развиваться Россия. И это - свет во тьме мещанского запада" .

Вера в народную жизнь. Народничество влияло на все - на литературу, науку, жизнь. Народничество жило верой, что Россия войдет в светлое царство социализма. Народничество было проникнуто истинным религиозным пафосом..."

и на толстых кретинов, и на худых, долговязых идиотов. Мне нравилось наблюдать, как старый дурак постоянно гордится тем, что он женат и что он чистокровной породы; как он любит подарки, мятные пряники и произведения искусства - в часы досуга; как он всем дает понять, что он если и не блещет красотой теперь, то еще очень представителен. Нравилось мне, как гордится молодой дурак, говоря, что у него вся жизнь впереди, то есть что он тоже будет женат и будет любить пряники и прибавит народонаселения... Но потом - это-то еще бы ничего! - потом я встретил такую разновидность этой милой породы, что крепко задумался. Я встретил "злого" дурака! О читатель, бойся злого дурака! Злой дурак не чета другим. Злой дурак гордится не тем, что он женат, а тем, что он - гений. Он видит, что кругом него рукава жуют, а он не жует и понимает, что он среди других - гений. Думают так же и многие посторонние. Да и в самом деле! - посмотри, какой иронией светятся свиные глазки этого гения под наплывшим лбом..."

Резок, сердит в данном случае молодой автор - что ж, это с ним бывало, позже и порезче, и покруче умел он сказать. Однако смладу питавшие его родные Каменка, Озерки, Бутырки, Васильевское - среднерусские села, усадьбы, окружавшие их угодья, населявший их народ, они, а ничто иное были пищей зрения, слуха, души молодого поэта, и им обязаны мы и русская литература рождением замечательных бунинских шедевров, вроде "Руси" , " Таньки" , " Ловчего" и многих других. "На край света" - первый бунинский сборник рассказов - уже был наполнен этой природой, этими типажами.

Что такое Захар Воробьев из одноименного рассказа, богатырь-мужик русобородый с богатырской же душой?.. Он нес на руках верст пять нищую, убогую старуху, а мог бы, кажется, унести всю Русь, все ее горе-злосчастье. Да что толку! Гибнет Захар, выпив на спор с дрянными людишками море водки. Поэт Иван Вольнов сказал об этом рассказе: "Это - на сто лет! Революцию сделаем, республика будет, а рассказ этот не выдохнется, в школах будут читать, чтоб дети знали, до чего просто при царях хорошие мужики погибали" .

В изображении мужиков, крестьянской жизни, деревенской природы чудятся у Бунина та же правда и та же боль, что были у Некрасова, у Глеба и Николая Успенских, - не зря Успенских он всегда высоко ставил, почитал, писал о них.

Бунин знал не идеализированный, романтизированный, приукрашенный из разных причин и чьих-то выгод русский народ, а подлинный, полный всякими достоинствами и столь же разнообразными малопривлекательными чертами. Но правда-Бог велит писателю: даже художественно-преображенный мужик у него есть во всем смаке и мощи мужик-богатырь и дикарь, хозяин и раб, человек и полузверь. Как ни странно, Иван Алексеевич всегда внутренне полемичен, с чем-то (редко с кем-то) борется и полон скрытого, сконцентрированного пафоса. Изредка прорывается наружу. Так, например, в 1915 году: " ...литература наша изовралась невероятно, критика пала донельзя, провал между народом и городом образовался огромный, о дворянах теперь нынешний городской интеллигент знает уже только по книжкам, о мужиках - по извозчикам и дворникам, о солдатах - только одно: "Так что, ваше благородие" , говорить с народом он не умеет, изобразители сусальной Руси, сидя за старыми книжками и сочиняя какой-то, никогда не бывалый утрированно-русский и потому необыкновенно противный и неудобочитаемый язык, врут ему не судом, вкусы его все понижаются". Фальшь, проклятая фальшь - первый враг Бунина. Это пишет уже автор "Деревни" , произведения, бомбой рванувшего в обществе, мощного по замыслу и воплощению, сказавшего ту голую правду о Руси, на которую никто не решался. Прорвалось далеко не "вдруг" - о вековой отсталости, косности и дикости, о загубленности жизни и судеб, о вине не кого-то, социальной и классовой, а самих людей, обладателей и носителей конкретных характеров, исконно, исторически, генетически русских, со всеми их качествами и пороками, свитыми воедино. Здесь он шел в ногу со зрелым, мудрым Чеховым, автором "Моей жизни" , " Мужиков" , " В овраге" , уже драматургом Чеховым.

. За что и был, как известно, навсегда отлучен от советского читателя. Горького за "Несвоевременные мысли" , книгу, тоже не по шерстке гладящую власти и революционный народ, вроде бы простили, прижали к груди ленинско-сталинской, а Бунина - нет, никогда, до самой его смерти.

Еще бы! Приведу одну малоизвестную запись из дневника Бунина 6 августа (н. ст.) 21-го года: "В газетах все то же. "На помощь!" Призывы к миру "Спасти миллионы наших братьев, гибнущих от голода русских крестьян!" А вот когда миллионами гибли в городах от того же голода не крестьяне, никто не орал... И как надоела всему миру своими гнусностями и несчастьями эта подлая, жадная, нелепая сволочь - Русь!"

Надо глубоко и яро, всей душой любить родину, чтобы сметь так сказать! Вроде как было сказано: "немытая Россия" .

А что же писал в 21-м году не "злой обыватель" Бунин, а мастер Бунин? Поискав, я наткнулся на один из удивительных рассказов "Преображение" - как сын Гаврила читал ночью псалтырь над умершей и лежащей в гробу матерью: " ...Нет, случилось нечто гораздо более страшное и дивное, случилось нечто чудесное, и он поражен не ужасом, а именно этим чудесным таинством, совершившимся на его глазах. Где она теперь, куда она девалась, та жалкая, маленькая, убогая от старости, робости и беспомощности, которую столько лет почти не замечал никто в их большой, грубой от своей силы и молодости семье? Ее уже нет, она исчезла, - разве это она, вот это Нечто, ледяное, бездвижное, бездыханное, безгласное и все же совсем не то, что стол, стена, стекло, снег, совсем не вещь, а существо, сокровенное бытие которого так непостижимо, как бог? Разве то, что лежит и молчит в этом новом, красивом гробу, обитом лиловым плисом и белыми крестами и крылатыми ангельскими головками, разве это та, что вчера еще ютилась на печке? Нет, свершилось в ней некое преображение - и все в мире, весь мир преобразился ради нее. И он один, один в этом преображенном мире!.."

Вот каков, право, этот Иван Алексеевич! Как он умел всю жизнь и одно увидеть, и другое, с орлиной своей зоркостью и мудростью змия позволить себе говорить тогда и то, что хочется и просится.

Бунин тяготел более к аристократизму и свободе Льва Николаевича Толстого, самого любимого им писателя, главного своего учителя.

Давайте проверим: никто ему не сказал в 14 - 15 лет, никто не научил, не надоумил, не нагадал, не подтолкнул - ни мать, ни отец, ни брат (такой авторитет!), ни одна душа и даже книга, а он все знал, сам знал, кто он, что, кем будет, что его ждет. Он хотел только писать, только в этом добиваться совершенства и гордо стоять выше всех. Ведь он не мечтал - ни в офицеры, ни в купцы, ни в сановники, ни в банкиры, - нет, он был рыцарем литературы, поэзии - и только. Пушкин, Лермонтов, позднее - Лев Николаевич Толстой. Других идеалов, других примеров не было. Он читал Золя , Флобера - они оказали на него свое воздействие, вне сомнения. Но Толстой был выше. Да и кто же писал в ту пору лучше? Кто занимал столь много места в обществе? 16-летний Бунин написал Толстому письмо, решился: как, мол, жить, как писать? Лев Николаевич уже позже, при встрече с ним (о чем рассказано в книге о Толстом) так ответил ему: "Не ищите от жизни ничего лучше того, что у Вас есть теперь, и момента более серьезного и великого, чем тот, который Вы теперь переживаете... Не думайте также о форме жизни иной, более желательной: все безразличны. Лучше та, в которой требуется напряжение духовной силы".

А еще позже случился такой эпизод. Страстная любовь к Толстому, желание увидеть его своими глазами, возможно, поговорить хоть минуту толкнули Ивана с азартом и решительностью Бунина-старшего поехать к Толстому. До Ясной Поляны, до Тулы от них было верст сто. Семнадцатилетний юноша взял свою любимую, подаренную отцом Кабардинку, на которой он так много привык скакать по окрестным местам, и отправился в путь. По дороге лежал городок Ефремов, где Ваня прежде тоже никогда не бывал, - Ефремов на самой Красивой Мечи, той, тургеневской, - тоже интересно. Он скакал весь день без отдыха, волнуясь и воображая себе предстоящую встречу. И, конечно, устал, и дня езды до Ясной ему не хватило. Устал до предела, достиг Ефремова, а здесь - ни родных, ни знакомых, денег тоже нет. Пришел в городской сад, сел на скамейку, потом прилег. И заснул. Проснулся только на рассвете нового дня, застыл. Идти не к кому, на гостиницу денег нет. А до Ясной еще немало, не доехать, и лошадь еле жива. Пришлось повернуть назад. Вернулся, конюх только охнул, до чего барчук загнал бедную Кабардинку. Но все же это был поступок, и все же - будто побывал у Толстого, - воображение, во всяком случае, дорисовало то, чего не сбылось.

Может быть, эта поездка сделала и того больше: нельзя было далее оставаться в глуши, одному, с самим собою, - великий мир вокруг, хочется вырваться, всюду побывать, все увидеть.

Так начались его юношеские, молодые, долгие скитанья.

Росший одиноко и сосредоточенно в своей глуши барчук не так уж круто был отрезан от тех течений, очевидных и подводных, которые бурлили в ту пору - конца одной исторической эпохи и начала другой. Уже судьба любимого брата Юлия могла сказать юноше многое: студент, близкий к народникам, потом к революционерам, арестованный, судимый, отправленный в ссылку, очень образованный и либерально настроенный Юлий Алексеевич был типичным представителем всего демократического движения. Когда Ваня приехал к нему, то попал в среду для него новую и странную. В книге В. Н. Муромцевой живо описано пребывание в Харькове. Жил Юлий в каморке, которую снимал у еврея-портного. Брат был иным, чем в деревне: не тихим, серьезным, а веселым, разговорчивым, душой большой компании молодежи. Даже звали его здесь Жуликом - от Юля - Жюль, но и с намеком на то, как брат провел следователей и избежал Сибири. К молодому поэту отнеслись радушно, но поэзию вообще презирали: все заняты были политической борьбой, а не такими мелочами, как литература. Его приняли, но "он был юноша непокладистый, не скрывал своего отрицательного отношения к тому, что ему не нравилось, бросался в споры со всяким... Жили бедно, часто проводили вечера в спорах, слушали музыку. Иногда тайно приезжал бежавший из ссылки, иной раз и какой-нибудь известный революционер, тогда все подтягивались, вели бесконечные разговоры, обсуждая политическое положение, потом за ужином затягивали революционные песни. Скоро у Вани оказались "друзья" и "враги" , то есть те, кто для него были милы, и те, кто по типу ему были нестерпимы. (А он рано умел узнавать и распознавать людей.) Возненавидел он и некоторые революционные песни, главным образом за фальшь, как, например, "Стеньку Разина" или "Из страны, страны далекой...". Особенно его возмущали строки: "Ради вольного труда, ради вольности веселой собралися мы сюда..."

- Хорош труд! Пьют, поют, едят, без устали болтают и спорят. Большинство из них бездельники! Всем возмущаются, всех критикуют, а сами?..

Задевал его и язык их, совсем иной, чем язык его семьи, соседей, мужиков, мещан - их язык бледный, безобразный, испещренный иностранными словами и словечками, присущими этой среде, повторением одних и тех же фраз, например: "Чем ночь темней, тем ярче звезды" или "Бывали хуже времена, но не было подлей" , " Третьего не дано" - и так далее" .

Тем более не могли ему понравиться идеи, о которых без конца шла там речь: об освобождении, свержении самодержавия, воле для народа. Эти горячие, честные, умные головы, молодые еще люди, хотя все были постарше Бунина лет на десять, что они могли знать по-настоящему!..

Бунин поедет и в Орел потом (это особая статья), и в Одессу, в Крым, увидит впервые море, которое навсегда поразит его, и горы, и вообще иные пространства, кроме хлебных степей, снегов и все тех же небес. С художником Куровским отправится в Европу, увидит Париж, Берлин, Италию, Женевское озеро. Но все это - впереди. Прежде Европы были, конечно, Петербург и Москва.

Чего более всего хочется любому юному автору? Отзыва, оценки, толкового слушателя. Учителя. Хоть какого-то признания. Зачем было письмо и потом гонка к самому Толстому, позже - письмо и три рассказика обретшему известность автору "Пестрых рассказов" (книжка была читана и перечитана с восторгом) Антону Чехову? Послано несколько стихотворений в редакцию популярного толстого журнала "Книжки недели" . Через год-два этот журнал уже довольно часто будет его печатать. Журнал "Родина" (петербургский), опубликовавший первое стихотворение Бунина в 1887 году, напечатает затем и первые его рассказы "Нефедка" и "Два странника" . Так, довольно легко и совсем рано, Бунин стал на свой профессиональный путь. Нежданно-негаданно вдруг пригласили на работу в "Орловский вестник" - его редактор, "милая молодая женщина" Надежда Алексеевна Семенова. Он боялся: они же знают, что он, Бунин, даже в университете курса не кончил, уж не говоря о том, что у него всего четыре класса гимназии. Нет, оказывается, и Семенова, и ее муж уже читали, знали да и напечатали кое-что у себя. Приняли с радостью. Ему было 19 лет. Всего девятнадцать, но, как пишет в своей книге Вера Николаевна, - " одарен он был острым умом, наблюдательностью и независимым характером. И " вышел в мир" уже с известным жизненным багажом - знанием подлинного народа, а не вымышленного, со знанием мелкопоместного быта, деревенской интеллигенции, очень тонким чувством природы, почти знатоком русского языка, литературы, с сердцем, открытым для любви" . Немало.

ВАРЯ-ЛИКА

Но более всего повлияли на него не литературные успехи, не путешествия, не новые мысли о мире и человечестве, не что-либо еще, а первая его сильная любовь, первая гибельная схватка с Женщиной.

жизни писателя никак не окажется меньше числа самых интересных, живописных и живых героинь его поэм, рассказов, романов, вдохновительниц его творений, прототипов этих героинь - пусть часто и просто придуманных, слепленных по одной только частичке, косточке, как палеонтолог собирает древний скелет. Как будто бы, оглядывая жизнь Бунина, не видишь такого сонма красавиц, такого "списка" , как пушкинский. Но! - читая Бунина, поражаешься обилию разнообразно и блестяще написанных женских характеров, портретов, судеб, - впрочем, у него и то, и другое, и третье слиты всегда воедино. Да еще каждая судьба, всякая любовная история колеблются на острие обоюдоострого ножа; жизнь - смерть и потом обрывается в смерть! С ума можно сойти от этих любовных бунинских рассказов, от этих героинь, поразительных женщин!.. Вспомним "Темные аллеи" : Степа, Муза, Руся , Натали, Красавица, Зойка и Валерия , Антигона, Таня , Галя Ганская и героиня " Чистого понедельника" - и все, и всё другое, что есть в этой волшебной, единственной на свете книге!..

Это разнообразие и многоликость замечательны и говорят сами за себя. Но все же, чтобы знать женщин, не обязательно знать множество - достаточно с бунинской пристальностью и его чувством правды вглядеться изначально в одну.

Женщина рождает поэта: мечта о ней, очарование ею, увлечение, изучение (потому что каждая есть тайна), влюбленность, волнения, ожидания, ревность, обладание, наслаждение - да какая еще страсть человеческая сравнима с этим!

Вся история его первой любви - к той девушке в пенсне, которую он встретил в "Орловском вестнике" в 19 лет, к Варваре Пащенко, дочери доктора, изложена отдельной повестью в "Жизни Арсеньева" - пятая часть, под названием "Лика" . Перечитайте "Лику" . На свете много книг о любви. Все книги о любви. Но самых лучших, может, наберется всего пять-шесть. Даже если только пять - среди них окажется " Лика" Ивана Бунина, русского писателя. Проверьте.

На каждой странице повести, в каждом эпизоде опять и опять поражаешься виртуозной точности писателя, беспощадной правде его психологического анализа взаимоотношений двух молодых влюбленных: их страсти, единению, слитности и отторжению, их бесконечной борьбе друг с другом: он такой, она - другая, нежность и полное понимание сменяются раздражением, вспышками раздоров, ревности, претензий, обид.

Я носил за собою, я всем, кому мог, читал, отдавал книгу: такая была неподдельная, свежая радость!..

Это очень молодая книга. О первой любви, первой встрече и жизни молодых возлюбленных, юных супругов. О " последних днях моего юношеского иночества" .

19-летний Бунин, как и его герой, приехал в Орел в редакцию "Орловского вестника" , где и встретил Варвару Пащенко, работавшую в газете корректором, - она только закончила гимназию. Герой повести еще накануне "был одиноким, свободным, спокойным, чужим гостинице, городу" . У него - цыганский загар, худоба лица, запущенные волосы. Но вот другой, первый день его новой жизни. Он "отправился на главную улицу, зашел в табачный магазин, где купил коробку дорогих папирос, потом в парикмахерскую, откуда вышел с красиво уменьшившейся пахучей головой и с той особой мужской бодростью, с которой всегда выходишь из парикмахерской. Хотелось тотчас же идти опять в редакцию, поскорее продолжить всю ту праздничность новых впечатлений, которыми так щедро одарила меня судьба вчера" . С редакторшей, носящей в повести имя Авиловой, он осматривает затем какую-то старую усадьбу, похожую на ту, что была у Тургенева в "Дворянском гнезде" . " Лиза, Лаврецкий, Лемм... И мне страстно захотелось любви" . Он уезжает ненадолго и испытывает "странное чувство первой разлуки с той, в свою выдуманную любовь к которой я уже совсем верил" . Он еще совсем юн, этот герой, мальчишка, вокруг весна, и все воспринимается им остро, восторженно, возвышенно.

Сколько бы ни оговаривался Бунин насчет "Жизни Арсеньева" , что это не биографическая книга, что вся " Лика" , в частности, придумана, сочинена, причем уже в старости, сто лет спустя, но невозможно не подставлять вместо Алеши Арсеньева в героя повествования самого молодого Бунина с его румянцем, усиками, глазами, чувствами (есть такой молодой портрет в бурке на плечах), - с кинематографической реальностью видишь все и всех, каждый эпизод, каждую деталь. Что хочешь делай, но сливается герой "Лики" с самим автором!.. (А может, подсознательно старик к тому и стремился и оттого так выпукло вышло?)

" ...Для новой поездки в Орел оказался деловой предлог: нужно было отвезти проценты в банк. И я повез, но заплатил только часть, остальные растратил. Это был поступок не шуточный, но со мной что-то делалось - я не придал ему особого значения. Я все время поступал с какой-то бессмысленно-счастливой решительностью. В Орле я непристойно нарядился - тонкие щегольские сапоги, тонкая черная поддевка, шелковая красная косоворотка, черный с красным околышком дворянский картуз, - купил дорогое кавалерийское седло, которое было так восхитительно своей скрипящей и пахучей кожей, что, едучи с ним ночью домой, я не мог заснуть от радости, что оно лежит возле меня... Ехал опять на Писарево - с целью купить еще лошадь - там как раз в ту пору была в селе конская ярмарка... Не было как будто ничего, кроме удовольствия веселых встреч" . В обществе новых друзей он едет в чье-то имение на именины, и там он уже "сидел рядом с ней и уже без всякого стыда держал ее руку в своей, и она не отнимала ее" .

не стеснял. С той минуты, когда я прискакал к ней с Исты и она, увидав мое лицо, прижала обе руки к груди, уже нельзя было понять, чья любовь стала сильней, счастливей, бессмысленней - моя или ее (тоже как-то вдруг и неизвестно откуда взявшаяся )".

"Лику" Бунин сочинял, но себя самого ему сочинять не надо было - он оставался собою, только хотелось увидеть, вернуть себя того, молодого, влюбленного, одержимого, полного жизни и окруженного, погруженного в ту знакомую, дорогую, любимую им жизнь, которая прошла, но, кажется, все еще жила в нем во всей полноте.

Вся история происходит на фоне жизни губернского и уездного городов, деревни, природы, знакомых и неистребимопамятных. Повесть насыщена прекрасной, старинной живописью, словно галерея или хороший провинциальный музей...

" Уже давно я привычно курил, привычно брился в парикмахерской... Мы с утра до вечера сидели на турецком диване в столовой почти всегда в одиночестве: доктор с утра уезжал, гимназист, ее брат, уходил в гимназию, после завтрака доктор спал и опять куда-нибудь уезжал, а гимназист занят был бешеной игрой, беготней со своим рыжим Волчком... Одно время эти однообразные сидения и, может быть, моя неумеренная, неизменная чувствительность наскучили ей - она стала находить предлоги уходить из дому, бывать у подруг, у знакомых, а я стал сидеть на диване один, слушая крики, хохот, топот гимназиста и театральный лай Волчка, бесившегося на лестнице, сквозь слезы глядел в полузавешанные окна, на ровное серое небо, куря папиросу за папиросой... Я все спрашивал себя: что делать? Было ясно, что именно. Но чем настойчивей старался я внушить себе, что завтра же надо написать решительное, прощальное письмо, - это было еще возможно, последней близости между нами еще не было, - тем все больше охватывала меня нежность к ней, восхищение ею, благодарное умиление ее любовью ко мне, прелестью ее глаз, лица, смеха, голоса..."

Так - в повести, где все выверено, смягчено, продумано, поставлено на свое место. В самой жизни роман с Варей Пащенко развивался и так же счастливо, и мучительно.

Она тоже была девушка с норовом, носила пенсне, привыкла к куче поклонников, при всей своей эмансипэ никогда не хотела пойти против воли отца. У нее в конце концов не хватило сил на борьбу, на ожидания журавля в небе.

Для русского писателя бедность - обычная спутница жизни. Ему вечно положено жить в полунищете, вечно в погоне за деньгами, в унижении бедностью, в муках уязвленного самолюбия. Бунина не миновала чаша сия: имения были разорены, от семьи помощи не получал, еще самому приходилось давать деньги матери, когда стал зарабатывать. Помогал немного только любимый брат Юлий, сам бессребреник. В " Лике" выразительно написан разговор доктора с Алешей Арсеньевым, где доктор пытает его: кто он? что он? говорит, мол, служить надо, быть кем-то, и в конце концов объявляет напрямую: "Не хочу видеть вас обоих несчастными, прозябающими в нужде, в неопределенном существовании. И потом, позвольте уж говорить совсем откровенно: что у вас общего? Гликерия девочка хорошенькая и, нечего греха таить, довольно переменчивая - нынче одно увлечение, завтра другое, - мечтает, уж конечно, не о толстовской келье под елью, - посмотрите-ка, как она одевается, несмотря на наше захолустье. Я отнюдь не хочу сказать, что она испорченная , я только думаю, что она, как говорится, совсем не пара вам..."

А вот - из жизни - одно письмо Ивана Алексеевича Варваре (апрель 91-го года): "Драгоценная моя, деточка моя, голубеночек! Вся душа переполнена безграничною нежностью к тебе, весь живу тобою, Варенька! как томишься в такие минуты! Можно разве написать? Нет, я хочу стать сейчас перед тобою на колени, чтобы ты сама видела все, - чтобы даже в глазах светилась моя нежность и преданность тебе... Неужели тебе покажутся эти слова скучным повторением? Ради Христа, люби меня , я хочу, чтобы в тебе даже от моей заочной ласки проснулось сердце. Господи! ну да не могу я сказать всего... Вот, например, за последнее время я ужасно чувствую себя " поэтом" . Без шуток, даже удивляюсь. Все - и веселое, и грустное - отдается у меня в душе музыкой каких-то неопределенных хороших стихов, чувствую какую-то творческую силу создать что-то настоящее. Ты, конечно, не знаешь, не испытывала такое состояние внутренней музыкальности слов и потому, может быть, скажешь, что я чепуху несу. Ей-богу, нет. Ведь я же все-таки родился с частичкой этого. О деточка, если бы ты знала все эти мечты о будущем, о славе, о счастии творчества. Ты должна знать это: все, что есть у меня в сердце, ты должна знать, дорогой мой друг. Нет, ей-богу, буду, должно быть, человеком. Только кажется мне, что для этого надо не "место" , а сохранять, как весталке, чистоту и силу души. А ты называешь это мальчишеством. Голубчик, ты забываешь, что я ведь готовил себя с младенчества для другой, более идеалистической жизни" .