Бунин И.А.: Байрон Д. Г.: Манфред

There are more things in heaven and earth, Horatio, than are dreamt of in your philosophy.

Действие происходит в Бернских Альпах, частью в замке Манфреда, частью в горах.

Ночник пора долить, хотя иссякнет

Он все-таки скорей, чем я усну;

Ночь не приносит мне успокоенья

И не дает забыться от тяжелых,

Неотразимых дум: моя душа

Не знает сна, и я глаза смыкаю

Лишь для того, чтоб внутрь души смотреть.

Не странно ли, что я еще имею

Подобие и облик человека,

Что я живу? Но скорбь — наставник мудрых;

Скорбь — знание, и тот, кто им богаче,

Тот должен был в страданиях постигнуть,

Что древо знания — не древо жизни.

Науки, философию, все тайны

Чудесного и всю земную мудрость

Я все познал, и все постиг мой разум,

Что пользы в том? — Я расточал добро

Я знал врагов и разрушал их козни,

И часто враг смирялся предо мной,

Что пользы в том? — Могущество и страсти,

Добро и зло — все, что волнует мир,

Все для меня навеки стало чуждым

В тот адский миг. Мне даже страх неведом,

И осужден до гроба я не знать

Ни трепета надежд или желаний,

Ни радости, ни счастья, ни любви.

Но час настал.

Таинственные силы!

Властители вселенной безграничной.

Кого искал я в свете дня и в тьме!

Вы, в воздухе сокрытые, — незримо

Живущие в эфире, — вы, кому

Доступны гор заоблачные выси,

И недра скал, и бездны океана,

Во имя чар, мне давших власть над вами,

Зову и заклинаю вас: явитесь!

Ответа нет. — Так именем того,

Кто властвует над вами, — начертаньем,

Которое вас в трепет повергает,

Велением бессмертного! — Явитесь!

Ответа нет. — Но, духи тьмы и света,

Вам не избегнуть чар моих: той силой,

Что всех неотразимее, — той властью,

Что рождена на огненном обломке

Разрушенного мира, — на планете,

Погибшей и навеки осужденной

Блуждать среди предвечного пространства,

Проклятием, меня гнетущим, — мыслью,

Живущею во мне и вкруг меня,

Зову и заклинаю вас: явитесь!

В темном конце галереи появляется неподвижная звезда и слышится голос, который поет.

Смертный! На луче звезды

Я спустился с высоты.

Я покинул мир воздушный,

Мой чертог среди эфира,

Нежно сотканный дыханьем

Туч вечерних и сияньем

Золотистого сафира

В предзакатной тишине.

Смертный! Что велишь ты мне?

Монблан — царь гор, он до небес

Возносится главой

На троне скал, в порфире туч,

В короне снеговой.

Лесами стан его повит.

Громовый гул лавин

В могучей длани держит он

Над синей мглой долин.

Века веков громады льдов

Вдоль скал его ползут,

Но чтоб низвергнуться во прах

Моих велений ждут.

Я грозный повелитель гор,

Единым словом я

До недр их потрясти могу,

Кто ты, чтоб звать меня?

В тишине заповедной,

В синей бездне морей,

Где сирена вплетает

Перлы в зелень кудрей,

Где во мраке таится

Водяная змея,

Гулом бури твой голос

Долетел до меня.

Мой чертог из коралла

Он наполнил собой,

Что ты хочешь, о смертный?

Дух морей пред тобой!

Где недра вулканов

Кипят в полусне

И лава клокочет

В гудящем огне,

Где Анды корнями

Ушли в глубину

Вершинами гордо

Стремясь в вышину,

Во мраке подземном

Тебе я внимал,

На зов твой покорно

Из мрака предстал!

Я дух и повелитель бурь,

Я властелин ветров;

Свой путь к тебе я совершал

Средь молний и громов.

Чрез океан нес ураган

Меня на голос твой,

Плыл в море флот, но в бездне вод

Он будет пред зарей!

Дух Ночи пред тобой, дух темноты

Зачем меня терзаешь светом ты?

Твоей звездою правил я

В те дни, когда еще земля

Была не создана. То был

Мир дивный, полный юных сил,

Мир, затмевавший красотой,

Теченьем царственным своим

Все звезды, что блистали с ним

В пустыне неба голубой.

Но час настал — и навсегда

Померкла дивная звезда!

Огнистой глыбой без лучей,

Зловещим призраком ночей,

Без цели мчится вдаль она,

Весь век блуждать осуждена.

И ты, родившийся под той

Для неба чуждою звездой,

В груди презренье затая,

Ты, властью, данною тебе,

Чтобы предать тебя Судьбе,

Призвавший лишь на краткий миг

Меня в толпу рабов своих,

Скажи, сын праха, для чего

Ты звал владыку своего?

Владыки гор, ветров, земли и бездн морских,

Дух воздуха, дух тьмы и дух твоей судьбы

Все притекли к тебе, как верные рабы,

Что повелишь ты им? Чего ты ждешь от них?

Чего — кого — зачем?

Вы знаете. Того, что в сердце скрыто.

Прочтите в нем — я сам сказать не в силах.

Проси короны, подданных, господства

Хотя над целым миром, — пожелай

Повелевать стихиями, в которых

Мы безгранично царствуем, — все будет

Дано тебе.

Забвенья — лишь забвенья.

Вы мне сулите многое, — ужели

Не в силах дать лишь одного?

Не в силах.

Быть может, смерть…

Но даст ли смерть забвенье?

Забвение неведомо бессмертным:

Мы вечны — и прошедшее для нас

Сливается с грядущим в настоящем.

Вот наш ответ.

Вы надо мной глумитесь;

Я царь для вас. — Рабы, не забывайтесь!

Бессмертный дух, наследье Прометея,

Огонь, во мне зажженный, так же ярок,

Могуч и всеобъемлющ, как и ваш,

Хотя и облечен земною перстью.

Ответствуйте — иль горе вам!

Мы можем

Лишь повторить ответ: он заключен

В твоих словах.

Ты говорил нам,

Что равен нам; а смерть для нас — ничто.

Так я напрасно звал вас! Вы не в силах

Иль, не хотите мне помочь.

Проси:

Мы все дадим, что только в нашей власти.

Проси короны, мощи, долголетья…

Проклятие! К чему мне долголетье?

И без того дни долги! Прочь!

Помедли,

Подумай, прежде чем нас отпустить.

Быть может, есть хоть что-нибудь, что ценно

В твоих глазах?

О, нет! Но пред разлукой

Мне хочется увидеть вас. Я слышу

Печальные и сладостные звуки,

Я вижу яркую недвижную звезду.

Но дальше — мрак. Предстаньте предо мною.

Один иль все, в своем обычном виде.

Мы не имеем образов — мы души

Своих стихий. Но выбери любую

Из форм земных — и примем мы ее.

Нет ничего на всей земле, что б было

Отрадно мне иль ненавистно. Пусть

Какой ему пристойнее.

О боже! Если ты не наважденье

И не мечта безумная, я мог бы

Опять изведать счастье. О, приди,

Приди ко мне, и снова…

Я раздавлен!

В час, когда молчит волна,

Над волной горит луна,

Под кустами — светляки,

Над могилой огоньки;

В час, когда сова рыдает,

Метеор, скользя, блистает

И недвижен темный лес,

Властью, силой роковой

Овладею я тобой.

Пусть глубок твой будет сон

Не коснется духа он.

Есть зловещие виденья,

От которых нет спасенья:

Тайной силою пленен,

В круг волшебный заключен,

Ты нигде их не забудешь,

Никогда один не будешь

Ты замрешь навеки в них,

В темных силах чар моих.

И проклятья вещий глас

Уж изрек в полночный час

Над тобой свой приговор:

В ветре будешь ты с тех пор

Слышать только скорбный стон;

Ночью, скорбью удручен,

Но едва из темноты

Выйдет солнце над тобой

Будешь ночи ждать с тоской.

Я в слезах твоих нашла

Яд холодной лжи и зла,

В сердце, полном мук притворных,

Кровь, чернее ядов черных.

Сорвала я с уст твоих

Талисман тлетворный их

Твой коварно-тихий смех,

Как змея, пленявший всех.

Все отравы знаю я,

И сильнее всех — твоя.

Лицемерием твоим,

Сердцем жестким и сухим,

Лживой нежностью очей,

Злобой, скрытою под ней,

Равнодушным безучастьем

К братским горестям, несчастьям

Свой змеино-жадный взгляд

Глубоко сокрыть в себя

Проклинаю я тебя!

Изливаю над тобой

Уготованный судьбой,

Роковой фиал твоих

Мук и горестей земных:

Ни забвенья, ни могилы

Не найдет твой дух унылый;

Заклинанье! — очарован

И беззвучной цепью скован,

Без конца томись, страдай

И в страданьях — увядай!

Гора Юнгфрау. — Утро. — Манфред, один на утесах.

Сокрылись духи, вызванные мной,

Не принесли мне облегченья чары,

Не помогла наука волшебства.

Они над прошлым власти не имеют,

А что мне до грядущего, покуда

Былое тьмой покрыто? — Мать Земля!

Ты, юная денница, вы, о горы,

Зачем вы так прекрасны? — Не могу

Я вас любить. — И ты, вселенной око,

На целый мир отверстое с любовью.

Ты не даешь отрады только мне!

Вы, груды скал, где я стою над бездной

И в бездне над потоком различаю

Верхи столетних сосен, превращенных

Зияющей стремниною в кустарник,

Скажите мне, зачем над ней я медлю,

Когда одно движенье, лишний шаг

Навеки успокоили бы сердце

В скалистом ложе горного потока?

Оно зовет — но я не внемлю зову.

Оно страшит — но я не отступаю,

Мутит мой ум — и все же я стою:

Что заставляет жить нас, если только

Жить значит пресмыкаться на земле

И быть могилой собственного духа,

Утратив даже горькую отраду

Оправдывать себя в своих глазах!

Могучий царь пернатых, сын эфира,

Превыше туч парящий в поднебесье,

О, если бы мне быть твоей добычей

И пищей для орлят твоих! В лазури

Чернеешь ты, и я тебя чуть вижу,

Меж тем как ты и вниз, и вверх, и вширь

Пронзаешь взором воздух! — Как прекрасен,

Как царственно-прекрасен мир земной,

Как величав во всех своих явленьях!

Лишь мы, что назвались его царями,

Лишь мы, смешенье праха с божеством,

Равно и праху чуждые и небу,

Мрачим своею двойственной природой

То жаждою возвыситься до неба,

То жалкою привязанностью к праху,

Пока не одолеет прах и мы

Не станем тем, чего назвать не смеем,

Что нам внушает ужас. — Чу, свирель!

Патриархально-сладостные звуки

Далеко раздаются по ущельям,

Сливаясь с колокольчиками стад,

И жадно я внимаю им. — О, если б

Я был незримым духом этих звуков,

Гармонией свободной и живой,

Блаженством бестелесным, что родится,

Живет и умирает вместе с ними!

Да, серна здесь промчалась! Но куда?

Как на смех промелькнула и пропала!

Боюсь, что не окупится сегодня

— Но кто это вдали?

Он с виду не охотник, а поднялся

На высоту, которой достигают

Лишь лучшие охотники. На нем

Богатый плащ, он мужественно-строен

И горд, как сын свободного народа.

Пойду к нему.

До срока поседеть

От скорбных дум, подобно этим жалким

Обломкам сосен, бурей искривленным,

Погубленным одною зимней вьюгой,

И быть таким, с тоскою вспоминая

Иные дни, и на челе носить

Морщины, что оставили не годы,

А лишь мгновенья, — тяжкие мгновенья,

Ужасные, как вечность! Вы, лавины!

Вы, глыбы льдов! Обрушьтесь на меня

И поглотите жизнь мою! Я слышу

Вы губите лишь то, что жаждет жизни:

Цветущий лес иль мирные селенья.

С долины поднимаются туманы.

Скажу ему, что нам пора спускаться,

Не то он здесь останется навеки.

Вкруг ледников дымится мгла и пахнет

Горящей серой; белыми клубами

Как пена из пучины преисподней,

С тех жадных волн, что роют берег жизни,

Обремененный грешными, как щебнем.

Я задыхаюсь.

Он едва стоит:

Мне нужно подойти к нему тихонько,

Иначе он сорвется.

С тяжким гулом

Обрушивались горы, прорывая

Ткань облаков и сотрясая Альпы,

Загромождали грудами обломков

Зеленые цветущие долины,

И в пыль и мглу их воды раздробляли.

Так некогда пал Розенберг. Зачем

Я не стоял тогда в его долинах?

И ты простишься с жизнью. Ради бога,

Отдвинься от обрыва.

Как спокойно

Уснул бы я! Мой прах не стал бы жалкой

Игрушкой ветра, не был бы развеян

По скалам и утесам. А теперь

Простите, небеса! О, не глядите

Не для меня вы созданы. — Земля!

Прими меня!

Делает движение броситься со скалы, но охотник внезапно схватывает и удерживает его.

Остановись, безумец!

Не оскверняй долин преступной кровью

Иди за мной — я не пущу тебя!

Как тяжко мне! — Нет, не держи так крепко

— кружась, мелькают горы

В глазах туман. Зачем ты здесь и кто ты?

Скажу, скажу. — Теперь идем — все тонет

В тумане — опирайся на меня

— сюда — и придержись

За этот куст — дай руку и покрепче

Возьми меня за пояс — легче! — так.

Теперь смелей — недалеко до дома

Мы выберемся скоро на тропинку,

— Прыгай — славно!

Да ты любому горцу не уступишь!