Винокур Н.: Новое о Буниных. Письма (Предисловие)

Новое о Буниных

Летом 1987 года рукописный архив Иллинойского университета в Urbana-Champaign (США) пополнился собранием писем и документов, связанных с литературной и издательской деятельностью первой волны русской эмиграции. Собрание, полученное в дар от Юлии Гаухман, принадлежало семье Прегель. Александра Николаевна Прегель (урожденная Авксентьева, 1907-1984) – талантливая художница, ученица Натальи Гончаровой, многократно выставлялась в художественных салонах Франции и Америки. Видную роль в культурной жизни Парижа начала 1920-х годов играла и Софья Юльевна Прегель (1894-1972)[1] – одаренный поэт (автор шести стихотворных сборников), прозаик, переводчик. С начала 1940-х годов С. Ю. Прегель выступала также и как издатель: с 1942 года она начала издавать литературный журнал “Новоселье”, выходивший сначала в Нью-Йорке, а затем – в 1948-50 гг. – в Париже. Собрание Прегель, представляющее собой частную и деловую переписку, связано и еще с одним именем – Вадима Викторовича Руднева (1879-1940), активного деятеля партии социалистов-революционеров, издателя и редактора крупнейшего журнала времен первой эмиграции – “Современные Записки”.

Разбирая и систематизируя бумаги архива, я обнаружила среди документов отдельную, довольно объемистую папку: письма Веры Николаевны Буниной, адресованные М. С. Цетлиной.

Среди многочисленных друзей и знакомых Буниных в период жизни в эмиграции супруги Михаил Осипович и Мария Самойловна Цетлины играли особую роль. М. О. Цетлин (1882-1945), писатель, журналист и критик, в молодости принадлежал к эсеровским кругам. Мария Самойловна, урожденная Тумаркина (1882-1976), познакомилась с Цетлиным и его революционным кружком в 1906 году в Швейцарии, где получала диплом доктора философии. Отчасти под влиянием нового окружения, отчасти по причине собственного энергичного характера и общественного темперамента, Мария Самойловна настолько активно включилась в революционную работу своих друзей, что по возвращении в Россию была арестована и заключена в Петропавловскую крепость. Первым ее мужем стал Н. Д. Авксентьев (1878-1943), один из лидеров партии с. -р., позднее министр внутренних дел в правительстве А. Ф. Керенского, а тогда – тоже заключенный Петропавловской крепости. Там и состоялось бракосочетание. По законам Российской империи браки между евреями и православными были запрещены. Мария Самойловна не захотела менять вероисповедание в память о своей матери, бывшей крайне религиозной. Поэтому Авксентьеву пришлось принять лютеранство. Очевидно, брак этот был совершен не столько по любви, сколько по общности интересов и влечений. Просуществовал он недолго. После побега Авксентьева из тюрьмы молодая пара уехала за границу, где у них родилась дочь Александра (в письмах фигурирующая как Шурочка), а в 1909 г. супруги расстались, сохранив дружеские отношения. Годом позже Мария Самойловна вышла замуж за М. О. Цетлина.

После смерти М. С. Цетлиной все ее бумаги и переписка перешли к дочери – А. Н. Прегель[2]. Оказалось, что в архиве, помимо писем В. Н. Буниной, находилось более двадцати писем самого Бунина к Цетлиным. Все эти документы и оставшиеся после смерти С. Ю. Прегель материалы из ее литературного наследия А. Н. Прегель, в свою очередь, завещала своей племяннице Ю. Гаухман, которая подарила большую их часть Иллинойскому университету, оставив в своем личном собрании письма И. А. Бунина. Ю. Гаухман принадлежит идея объединить бунинские письма и сделать их предметом данной публикации.

История знакомства Буниных с семьей Цетлиных восходит к 1917-18 годам – последнему периоду жизни Буниных в Москве. Цетлины покинули Россию в 1910 г., уехав во Францию, и возвратились в Москву с пятилетним сыном Валентином после Февральской революции. Они поселились между Арбатом и Поварской, и в доме у них постоянно собирались друзья и знакомые, устраивались чтения стихов и литературные вечера, затягивающиеся до зари. Этим литературным бдениям не мешало присутствие грудного ребенка – в 1917 г. у Цетлиных родилась дочь Ангелина. Постоянными участниками собраний были Цветаева, Ходасевич, совсем еще юный Есенин, Софья Парнок, Алексей Толстой, Эренбург.

Впервые фамилия Цетлиных появилась на страницах дневников Буниных, написанных в Одессе, куда обе семьи попали осенью 1918 года. В начале ноября В. Н. Бунина записывает: “Вчера были у Цетлиных…”,[3] и далее это имя начинает встречаться постоянно. Одесса той поры жила лихорадочной и тревожной жизнью: бесконечная смена властей – немцы, французы, большевики, попеременно занимавшие город; грабежи, бандитизм, убийства, частые перестрелки на улицах – все это было обычным явлением. В. Н. Бунина записывает: “Вчера весь день шел бой. Наша улица попала в зону сражения. До 6 часов пулеметы, ружья, иногда орудийные выстрелы. /…/ Сидим дома, так как на улицах стреляют, раздевают. Кажется, вводится осадное положение /…/”[4]. Так жили все, кто находился в то время в городе. В окружении Буниных, кроме семейства Цетлиных, оказываются М. А. Алданов, Н. А. Тэффи, А. П. Шполянский (Дон Аминадо), А. Н. Толстой, А. Ф. Керенский, В. В. Руднев, И. И. Бунаков-Фондаминский и др.

Если судить по дневниковым записям Буниных этого периода, общение с Цетлиными было очень близким и почти ежедневным. Поначалу возникшая взаимная симпатия (“Вчера вечером был у нас Цетлин. Многое мне в нем нравится, он хорошо разбирается в людях”, – пишет В. Н. Бунина 9 декабря 1918 г.[5]) вскоре переходит в более тесную дружескую связь. К весне 1919 г. Цетлины решают уехать. Прощаясь, уговаривают Буниных последовать их примеру, обещают помочь деньгами и похлопотать о заграничном паспорте. Однако в тот момент Бунин еще не готов к отъезду, и друзья расстаются, чтобы вновь встретиться через год, уже в Париже. Бунины покинули Россию в начале февраля 1920 г., на пароходе “Спарта”, отплывавшем в Константинополь. Цетлины оказались верны слову: в Белграде Бунина ждали деньги и въездные визы во Францию, а по приезде в Париж Бунины сразу поселились в огромной цетлинской квартире на rue Faisanderie, где прожили два месяца, пока не подыскали собственной. В это время Михаил Осипович уже активно участвовал в общественно-политической жизни эмиграции, выступал как поэт и литературный критик (публиковался под псевдонимом Амари), редактировал отдел поэзии “Современных Записок”; дом Цетлиных, как и в Москве, снова стал литературно-политическим салоном, о котором Б. К. Зайцев вспоминал: “Тут можно было встретить Милюкова и Керенского, Бунина, Алданова, Авксентьева, Бунакова, Руднева… позже и Сирина. Тут устраивались наши литературные чтения. Встречались мы теперь часто, и чем дальше шло время, тем прочнее, спокойнее, благожелательнее становились отношения наши. Нельзя было не ценить тонкого ума, несколько грустного, Михаила Осиповича, его вкуса художественного, преданности литературе, всегдашней его скромности, какой-то нервной застенчивости”[6].

Семья Цетлиных славилась своим гостеприимством, здесь находили пристанище, тепло и радушный прием все те, кому негде было жить и не на что есть. Редкий вечер обходился без встреч и литературных чтений, один за другим происходили в салоне Цетлиных вечера Бунина, Бальмонта, Тэффи (со сбором средств в пользу писателей), чествование балерины Карсавиной. Эта пора – начало 20-х годов – была и временем наибольшей близости между Буниными и Цетлиными. 4 июля 1922 г. М. С. Цетлина присутствует в мэрии на бракосочетании И. А. и В. Н. Буниных[7].

того, как опасность ее близится, для многих эмигрантов вновь встает проблема отъезда. 9 августа 1940 г. Бунин записывает в дневник: “Цетлины тоже собираются…”[8] (“тоже” – потому что первым поднялся ближайший друг Бунина Марк Алданов). И снова, как когда-то в Одессе, Цетлины зовут Буниных с собой в Америку. Но страх неизвестности не позволяет Бунину тронуться с места. Через несколько лет у него вырвется горькое признание: “Тем, что я не уехал с Цетлиным и Алдановым в Америку, я подписал себе смертный приговор. Кончить дни в Грассе, в нищете, в холоде, в собачьем голоде!”[9].

В Соединенных Штатах филантропическая деятельность Цетлиных развернулась необыкновенно широко. Особым событием стало издание “Нового журнала”, основанного Цетлиным и Алдановым. Сравнительно небольшая нью-йоркская квартира Цетлиных днем превращалась в подобие редакционной конторы и книжного склада, где Мария Самойловна собственноручно паковала и рассылала свежие номера журналов, отсюда же отправлялись многочисленные продуктовые посылки, лекарства, деньги нуждающимся европейским литераторам, в том числе и Бунину. Вечерами дом Цетлиных вновь становился литературным салоном, где по-прежнему происходили чтения в пользу писателей, находившихся в стесненных материальных обстоятельствах. И после смерти мужа (в 1945 году) М. С. Цетлина продолжала оказывать помощь тем, кто в беде. Из публикуемых писем видно, насколько действенной была ее поддержка Буниных. В самые трудные и голодные годы в Грассе, где жили Бунины, систематически шли посылки с провизией, одеждой, лекарствами, витаминами. “Я бы совершенно пропал, если бы не помощь ваша”, – признается Бунин в одном из писем[10].

Однако осенью 1947 года в отношениях друзей наступает охлаждение. Причиной ссоры послужила известная встреча группы эмигрантов с советским послом Александровым Богомоловым (Бунин был в числе посетивших тогда посольство) и выход Бунина из парижского Союза писателей – поступок, которому сам он не придавал особого значения. М. С. Цетлина отреагировала на это крайне бурно, послав Бунину, а заодно и общим друзьям разгневанное и возбужденное письмо (“бессмысленное и несуразное”, по словам В. Н. Буниной[11]), в котором обвиняла писателя в забвении прежних идеалов, отступничестве, солидарности с теми, кто брал советские паспорта и собирался возвращаться в Советский Союз. Возмущенный Бунин ответил ей взволнованно и резко, Вера Николаевна сделала это более сдержанно: “… очень трудно передать Вам то впечатление, какое произвело на нас Ваше письмо, и чувство оскорбления, что оно было послано через Зайцевых, а копия его разослана Вами циркулярно в Америке… Какой поступок после тридцатилетних дружеских отношений! Мне кажется, настоящие друзья так не должны делать… Я на Вашем месте сначала запросила бы нас о причинах ухода, а потом уже вынесла бы свой приговор, если таковой уж так необходим. Если бы я еще так недавно не видела от Вас такой заботы и доброты к себе, то я просто не стала бы отвечать Вам…”[12]. Через месяц от Марии Самойловны пришло новое письмо с извинением за “способ посылки” предыдущего. Однако после этого инцидента отношения прервались окончательно.

Письма, входящие в нашу публикацию, охватывают период 1940-47 годов с небольшими перерывами. Первое из них датировано 5 сентября 1940 г. В это время семья Буниных живет в Грассе на юге Франции, где она поселилась с 1923 г. Вилла “Жаннет”, которую Бунин снял в сентябре 1939 (“чудесная английская вилла на такой высокой горе, что вид кругом необозримый…”[13]), была последним местом в его грасский период. Здесь он прожил до мая 1945 г., после чего возвратился в Париж.

Примерно с середины 20-х годов Бунины никогда не жили вдвоем. В их дом приходили и оставались там, многие надолго – Галина Кузнецова, Леонид Зуров, певица Марга Степун, Е. Н. Жирова с маленькой дочкой Олей, любимицей Бунина. Несколько лет прожил с ними А. В. Бахрах. Разные люди, разные характеры, разные судьбы, сложные и запутанные внутрисемейные отношения. При трудном, вспыльчивом нраве Бунина обстановка в доме бывала взрывчатой. “Настроение Князя (семейное прозвище И. А. Бунина – Н. В.”, – замечала художница Т. Д. Муравьева-Логинова[14]. Вся жизнь виллы “Жаннет” держалась на Вере Николаевне, – неизменно остававшейся ровной, внешне спокойной, словно внутренний стержень, скреплявшей этот странный коллектив. Она гасит неизбежное взаимное раздражение, мирит и успокаивает, помогает обойти острые углы, наконец, тянет на себе все хозяйство, оберегая не только мужа, но и остальных обитателей виллы от домашних забот.

Материальное положение семьи к началу 40-х годов – самое плачевное. Давно розданы и потрачены последние деньги, оставшиеся от Нобелевской премии – их не стало уже в 1935 г. Гонорары за редкие издания бунинских книг нерегулярны и малы. Война приносит дополнительные лишения – скудное и плохое питание, нехватку топлива и самого необходимого. В письмах этого времени постоянно говорится о еде. Мало что изменил и переезд в Париж в 1945 году, затеянный именно с тем, чтобы поправить финансовую ситуацию семьи. Оставалась надежда на дружескую помощь, которая постоянно шла из Америки, больше всего от Цетлиных, посылавших кофе и постельное белье, консервированное молоко и обувь, лекарства и деньги, позволявшие Вере Николаевне покупать на рынке продукты для постоянно хворавшего мужа. С годами положение лишь усугублялось. А. Седых вспоминает: “Болезни не оставляли Бунина, и вместе с болезнями и полной невозможностью работать, материальные его дела пришли в окончательный упадок. Началась большая нужда”[15]. Эта безысходность отчетливо проступает в бунинских письмах, в сетованиях и жалобах писателя по поводу бедности и убогости существования. В таком же положении были почти все, с кем водили тогда знакомство Бунины (см., например, подробное письмо Веры Николаевны от 15 декабря 1940 г.). У Бунина же, нетерпеливого, неуравновешенного, жизненные невзгоды вызывали не только горечь, но и крайнее раздражение, страх перед ответственностью за домочадцев и близких, постоянный разлад с самим собой, усиливая состояние общей депрессии, от которой он начал страдать много лет назад. Еще в 1931 году Бунин говорил Вере Николаевне о своей душевной болезни и постоянных думах о смерти. В сороковые годы мысли о несостоявшейся жизни и скором конце прочно поселились в его душе. Его мучит одиночество, страх перед будущим, каждый прожитый день кажется ему последним. 7 сентября 1940 г. он записывает в дневнике: “За мной 70 лет. Нет, за мной ничего нет”[16].

В заметке “К моему литературному завещанию” (1951, Париж) Бунин писал: “После меня явится, может быть, у кого-нибудь мысль печатать мои письма, дневники, записные книжки. О письмах я уже написал в другом месте (“К моему завещанию, 1942 – Н. В.): я чрезвычайно прошу не печатать их, – я писал их всегда как попало, слишком небрежно и не совсем кое-где искренно (в силу тех или иных обстоятельств), да и просто неинтересно; из них можно взять только кое-какие отрывки, выдержки – чаще всего как биографический материал. не имею такой решительности, как против писем. Записные книжки можно ”[17].

Вопреки воле Бунина дневники его были опубликованы в 1977-82 гг. Письма начали появляться в периодической печати сразу после его смерти. Иногда публикации эти были отрывочными и фрагментарными, иногда, как в “Новом журнале”, – появлялись целые подборки бунинских писем. Данная публикация продолжает ту же традицию. Помещаемые ниже письма И. А. и В. Н. Буниных касаются не столько литературной, сколько бытовой, повседневной жизни писателя, проливая дополнительный свет на положение Бунина в последние годы его жизни. Мы надеемся, что эти свидетельства будут интересны современному читателю.

Письма печатаются в соответствии с правилами современной орфографии. Подчеркнутые в оригинале слова выделены курсивом.

Примечания

[1] В разных источниках называются различные даты рождения С. Ю. Прегель: 1894, 1897 и даже 1904. Судя по семейным документам, правильный год ее рождания – 1894.