Бунин И. А. - Пащенко В. В., 7 июля 1891 г.

73. В. В. ПАЩЕНКО

Я, милая, прежде всего хочу попросить у тебя извинения: я написал Ел<ене> Ник<олаевне> письмо¹, где немного резко выразил свое удивление по поводу твоего молчания. Не принимай этого в расчет, дорогая моя, хорошая! Я опасаюсь только одного, - или тебя или Ел<ены> Ник<олаевны> нет в городе, так что не пропадают ли мои письма даром? Поэтому это письмо пишу наугад...

Я уже писал тебе, что теперь, когда все почти "нужные" люди поразъехались из города, ничего нельзя сказать определенного о месте в Полтаве. Писал также, что брат обещал мне непременно позаботиться для меня о месте, чтобы потом известить. К этому могу прибавить, что в Полт<авском> сельско-хозяйств<енном> обществе будет вскоре свободно место помощника (младшего) бухгалтера; заведующий там некий Квитко², через которого можно будет получить это место. Придется только пройти руководство по бухгалтерии, - это весьма нетрудно. Когда это будет определеннее - брат мне сообщит...

Ну-с, о деле, право, больше нечего сказать. Что можно сделать в такой короткий срок, который я пробываю в Полтаве? Но повторяю тебе, - я вовсе не легкомысленно отношусь к такой важной для меня вещи, как получение места.

11-го или, самое позднее, 12-го я уезжаю из Полтавы. В Орле пробуду до 16-го. Пока же живу по-прежнему. Ездили, между прочим, кататься на лодке впятером: я, Юлий, Лидия Александровна Женжурист, Нечволодов и Орлов. Поехали часов в 9, вниз по Ворскле. Месяц стоял еще невысоко и далеко по широкой реке, между темными берегами, дрожали золотые отражения от него. Около лодки вода походила на темное масло, разбегаясь плавными, тихими струями... Гребли медленно, но лодка шла вниз по течению, и скоро начали открываться роскошные виды: то, напр., плывет между высокими узкими берегами; потом река делает крутой изгиб и мы выплываем на широкую водную равнину, освещенную месячным, прозрачным туманом. По берегам шли рощи, которые стояли совсем черными и молчаливыми... Часам к 12-ти мы приехали в Терешки. Терешки - малороссийские хутора на берегу реки; туда обыкновенно съезжаются целые компании, так что и теперь мы увидели на берегу костры и целую ватагу студентов-хохлов. Они пели песни, бродили по берегу и вообще вели себя как истые хохлы, попавшие после города в родные хутора. Мы закусывали в настоящей украинской хате, чистенькой, просторной, с образами, убранными засохшими ветвями березок. И слушал разговор семьи и быстрые певучие интонации Олэны, которая подавала нам молоко и "коржики", мне все казалось, что я на малороссийском спектакле. Воротились мы уже в 6 часов. Плыли медленно, и хорошо мне было на заре глядеть на рассвет над широкой, живописной рекой!.. Только отчего мне всегда при рассвете вспоминается Воргол? Видно никогда не забуду этой ночи "поздним летом"...

одной вещью. Не хочу говорить, потому что ты недоверчиво относишься к моим работам, но покажу, как приеду. Когда увижу, где? - ничего не знаю...

Целую мои ненаглядные "глазы", губки и лобик!..

От Н<адежды> А<лексеевны> и Б<ориса> П<етровича> получил очень теплые письма³. Что ты ей писала?

Печатается по автографу: ИМЛИ ОР, ф. 3, оп. 3, No 13, л. 35--36.