Бунин И. А. - Бунину Ю. А., 8 июля 1892 г.

157. Ю. А. БУНИНУ

8 июля 1892. Орел 

Орел, 8 июля.

Дорогой мой братка!

<орис> П<етрович> из редакции выгнан с полицией, поселился в Ельце, а Над<ежда> Ал<ексеевна> уже влюблена в другого, некоего Сентянина и зажила покойно, хотя еще и не сошлась окончательно с последним. Я сижу тоже в редакции, но увы! - уже не сотрудником. Сволочь она! Из-за того, что я заболел, Над<ежда> Ал<ексеевна> взяла другого человека и на мой вопрос теперь - "возьмет ли она меня опять служить?" - ответила, что "нет, у нас есть человек"... замялась и шабаш.

Хорошо?.. И вот я опять без места с 4 рублями в кармане сижу в редакции, ищу квартиру. Чем я буду жить, что мне делать?.. "Но зачем же в таком случае, - скажешь ты, - ты уехал из деревни?.." О Юринька! Да там Евгений Ал<ексеевич> и Наст<асья> Карлов<на> с голоду подохли, е<...> их мать, от жадности. Я, приехавший к ним на поправку, принужден был иногда за целый день съесть стакан кислого молока. Велел мне доктор пить кумыс, есть мясной порошок, - словом, обязательно "почва для чахотки есть", - а что я мог исполнить? Только и всего, что бросить курить (не курю вот уже с 8 июня, целый месяц)...

Я писал тебе, что мне обещали место в Управлении1, д-р Вырубов сказал, что обязательно получу в начале июля. Места еще нету... Вырубов женится2, забыл все, и я не могу поймать его даже...

Варя, как и все, упрекает меня за бездействие3"Поезжай, ищи"... Что? У кого? О, если бы ты мог представить, что у меня в сердце! Вчера у меня была истерика форменная - рыдал часа 2... утихну и опять! Желчь разлилась опять. Как я постарел, как унижен, оскорблен всем и всеми! Чахотки мне, видимо, не миновать.

Юринька!.. Пожалейте меня хоть кто-нибудь!.. Я так не могу, дайте мне хоть слово участия.

И. Бунин.

Где Лиза? Она поняла бы. Страшно хочу написать.

Печатается по автографу: РГАЛИ, ф. 1292, оп. 1, ед. хр. 18, л. 84--86.

Год определен по содержанию и по связи с п. 156.

1 См. коммент. 1 к п. 152.

2 А. А. Вырубов женился на М. Н. Анитовой.

3 "Дорогой Юлий Алексеевич! Когда Вы были здесь, у меня не раз являлось желание поговорить с Вами серьезно <...> За последнее время особенно часты и резки стали наши ссоры с Ваней; сначала я и сама придерживалась пословицы: "милые бранятся", и каждая наша ссора кончалась хорошим миром, теперь же эти ссоры участились и мы буквально миримся для того, чтобы вновь поссориться. Вам покажется странным, что я не поговорила об этом с Вами лично, - это потому, что перед самым Вашим приездом сюда Иван мне поклялся, что он будет верить мне, перестанет изыскивать предлоги для ссор... Я всему этому еще раз поверила, но, конечно, напрасно: на другой же день мы поссорились, и поссорились серьезно. Так длилось больше месяца; теперь я уже не верю ни его обещаниям, ни клятвам... Поверьте мне, что я его очень люблю и ценю как умного и хорошего человека, но жизни семейной, мирной у нас не будет никогда. Лучше, как мне ни тяжело, теперь нам разойтись, чем через год или полгода. Это, согласитесь, будет и труднее и тяжелее. Сама я не могу этого ему сказать, потому что достаточно мне принять серьезный он, чтобы у него явилось озлобление, он начинает кричать на меня, и дело кончается истерикой, как, напр., вчера, когда он бросился на пол в каменных сенях и плакал, как в NoNo "Тула", где он в порыве раздражения хотел броситься из окна. Все это невыразимо угнетает меня, у меня пропадает и энергия, и силы... Я Вам уже говорила, что он не верит мне, а теперь прибавлю, что он и не уважает меня, а если и утверждает, то только на словах. Он мне толкует о моей неразвитости, - я знаю это сама, - но к чему же принимать такой холодный, обидный, саркастический тон?!.. Он говорит беспрестанно, что я принадлежу к пошлой среде, что у меня укоренились и дурные вкусы, и привычки, - и это правда, но опять странно требовать, чтобы я их отбросила, как старые перчатки... Если бы Вы знали, как мне это все тяжело! Верьте мне, что я вовсе не хотела водить его за нос, но его выражению, я все время, реши и окончательно жить с ним, старалась примениться к нему, к его характеру, но теперь вижу, что сделать этого не могу. Пока еще мы можем мириться, и любовно относиться друг к другу, но и это стали только минуты, а будет мало-помалу остывать наша любовь, все это выплывет ярче и резче. Пусть он поживет хоть год без меня; может быть, у него сгладятся все эти шероховатости, он будет терпимее и тогда я с удовольствием пойду с ним, - но теперь, теперь не могу... Пишу я Вам, голубчик, потому, что сама я этого не скажу Ивану: он меня пугает самоубийством, поэтому я бы очень хотела, чтобы Вы сами сказали ему это: Вы не допустите его ни до какого сумасбродства, если только это отчаяние искренно в нем, в чем он заставил меня сомневаться. Скажите ему, что Вы за последний приезд убедились, что я не гожусь ему в жены, что ему нужно жену и более образованную, и развитую, говорите, что хотите, но только повлияйте на него. Если же он вернется ко мне, то я опять уступлю ему, мы, пожалуй, и сойдемся, но только я не жду добра ни для себя, ни для него. Я и раньше видела эту разницу между нами, но, повторяю, я думала, что это все стушуется при нашей любви... Все мои надежды рухнули и теперь я прошу помощи от Вас. Вызовите его телеграммой под предлогом, что ему готово место; по Вашему письму он не поедет, а надо чтобы он ехал сразу, пока у меня хватит сил не остановить его. Там, в Полтаве, Вы ему все объясните, разубедите его, или же я пришлю туда лаконическое письмо, в котором я ему пока напишу, чтобы он поступал на место, успокоился бы и тогда я приеду; а там будет видно дело. Сразу же разорвать с ним это будет тяжело для него. Впрочем, обдумайте, напишите, я поступлю по Вашему совету. <...>" (ОГЛМТ, ф. 17, No 3408 оф).

На следующий день - 9 июля 1892 г. - В. В. Пащенко сообщала Ю. А. Бунину: "Сегодня, Юлий Алексеевич, явились новые осложнения, а именно: Иван получил окончательно место в Управлении и завтра уже пойдет на работу. Значит вызывать в Полтаву, мне кажется, его нельзя, а потому, ради Христа, приезжайте сюда, голубчик, дня хотя на три. Мне так тяжело теперь вести с ним какую-то игру, а сказать прямо - боюсь, - понаделает глупостей, бросит место и вообще выйдет ужасная вещь. <...> Когда приедете, то прежде повидайтесь со мной; напишите, я выеду Вас встретить одна и поговорю с Вами ранее, чем Вы увидите Ивана. <...> При Вас я только и решусь говорить с ним и он будет покойнее, потому приезжайте. Откладываю разговор до Вас" (ОГЛМТ, ф. 17, No 3397/1 оф).

"Вы, очевидно, Юлий Алексеевич, меня не поняли, так как, по Вашему совету я не должна делать решительного шага... т. е. что же я должна говорить Ивану Ал. на его просьбу сочетаться браком? Я должна ему лгать на каждом шагу, - право, мне это крайне тяжело, иногда же я просто не нахожу, что ему отвечать. <...> что я могу сделать, а жить, так ежеминутно быть наготове врать, я прямо не могу. Уехать я также не могу, так как ведь Вы знаете, что я тоже на службе. Еще раз я очень прошу Вас приехать ради Вани же, которого Вы любите. <...>" (ОГЛМТ, ф. 17, No 3397/2 оф).

"Не могу, голубчик, дорогой мой, ничего ни придумать, ни сделать... Пошлите ему телеграмму, только непременно телеграмму, иначе он не поедет, такого содержания: место есть, выезжай немедленно. Я ему посоветую и настою, чтобы он ехал, здесь же он может получить отпуск на неделю, а мотив можно придумать. Вы ему все там объясните прямо, и если он не захочет вернуться сюда, то может там остаться, если же пожелает жить здесь (место пока за ним останется), то поставьте условием, убедите его, чтобы он не искал свиданий со мной. Ради Бога, чтобы этого ничего не было, чтобы не писал пи писем, ни виделся, не старался бы встретиться, - я не хочу этого, не могу, я измучилась и не знаю как поступить. Я все бы готова была сделать, Ваня же не только не сделает ни одной жертвы, он своими слезами и жалобами затрудняет дело" (ОГЛМТ, ф. 17, No 3397/3 оф). Ю. А. Бунин ответил В. В. Пащенко 29 июля 1892 г.: "Дорогая Варвара Владимировна! Вы, вероятно, удивлялись и, может быть, негодовали на меня за мое бездействие, но дело вот в чем: во-первых, мне очень нездоровилось эти дни и я боялся вызывать Ваню в это время, - какой же я мог быть помощник ему? Главное же, что я получил известие из Харькова, что там открывается место на 30-35 руб. на железной дороге. Об окончательном результате я получу скоро известие телеграммой, - тогда вызову Ваню. <...> Подождите только, Бога ради, несколько дней. Я сам измучился ужасно" (ИМЛИ ОР, ф. 3, оп. 3, No 66, л. 2).

Раздел сайта: