Г. В. Адамович - И. А. Бунину
18 января 1932 г. Ницца
Villa Bayley
Avenue Gustave Nadaud, Cimiez
Nice
18 января 1932
Дорогой Иван Алексеевич
Я, конечно, ни от кого ничего не "требовал" в той статье1, на которую Вы обратили внимание. Я только выражал свое недоумение. Требовать было бы опасно (не говоря уж о том, что у меня нет на это права), п<отому> что толкание к "современности" может привести к боборыкинству.
"Великая и последняя борьба идет за человеческую душу". Вот, что-то подобное происходит и сейчас... Мне кажется, что сейчас, пожалуй, только после войны, - человек вполне почувствовал свое одиночество: т. е. почувствовал пустоту, после исчезновения, или отхода христианства. Коммунизм, конечно, спасение от одиночества, хоть и грубое, но на первое время верное. А что предлагается вместо него? Это будто и в голову никому не приходит. И никто не возражает на коммунизм и все "строительство", как на что-то серьезное, не случайное не только по русским условиям, но и общим, мировым. Не возражает, вообще, став на их точку зрения, приняв ее, как возможную.
"разъяснение" к тому, что я тогда написал. Все выходит не то, или надо было бы исписать двадцать листов. Если люди встречаются и говорят часто, то они каждую очередную беседу начинают уже как бы с "предпоследней главы", т. к. все остальное, вступительное и общеизлагающее, уже известно. А иначе без азов не обойтись, или неясность остается неминуемо. Надеюсь, Вы на меня не сердитесь за последнюю фразу в той статье. Она давно уже была у меня в голове, а написал я ее с самыми лучшими и искренними чувствами.
Я в Ницце. Пробуду здесь еще недели две. Можно ли к Вам приехать?
Не откажите передать мой сердечный привет и поклон Вере Николаевне, Галине Николаевне и Зурову.
Преданный Вам
Г. Адамович
1 Вероятно, Бунин принял на свой счет рассуждения Адамовича в статье "Мысли и сомнения (о литературе в эмиграции)": "О, как много могла бы сказать русская литература здесь в ответ на то, что сказано там, если бы только она нашла в себе силы говорить! <...>
И вот порой приходит в голову: были ли когда-нибудь для литературы условия такой чистоты, такой ответственности, как наши теперешние, - и неужели же мы их пропустим, ничего в них не поняв и не заметив? <...>
Неужели здешняя литература ничего не скажет о человеке, который слишком уж развит, слишком многое помнит, чтобы сливаться и соединяться с другими людьми на почве "наибольших удобств", "наилучшего распределения материальных благ" и прочих дикарских приманок, - и который бережет не только книжное и сомнительное понятие "духовности", но и скромную уединенную "душевность", сейчас исчезающую, сейчас презираемую, почти уже совсем развенчанную, напрасно и легкомысленно, пожалуй... Люди всегда примыкают к победителям, по угодливости своей, всегда "толкают падающего". Теперь в России - проблемы, завоевания, достижения, новые горизонты, массовые расцветы. Иностранная, а отчасти и эмигрантская, критика все это комментирует, с разной степенью почтительности. Здесь - "запустение". И на самом деле - запустение. Комментировать - будем откровенны, - почти нечего. Но неужели же это так и будет дальше? И неужели здесь, в оскудении и одиночестве, в оставленной судьбой и людьми, все-таки единственно-свободной и честной русской литературе никто не найдет слов, которые на веки веков станут "поперек горла" всем небрезгливым победителям и устроителям, останутся вечным укором, вечным упреком и отравой всех будущих коллективных спокойствий?
Есть в эмиграции замечательные писатели, замечательные люди. Не много, - но есть. Икс, например... Ему, кажется, жизнь сейчас открыла глаза на все. Но чем он занят? И как может быть, что никто не обратится к нему, как когда-то Тургенев к Толстому:
- Друг мой, великий писатель земли русской! Неужели же вы так-таки никогда обо всем этом ничего не напишете. Обо всем этом... вам-то, теперь-то уж ведь не надо объяснять, о чем!" Мысли и сомнения (о литературе в эмиграции) // Последние новости. 1932. 14 января. No 3949. С. 2).