Бунин И.А.: Переписка И. А. Бунина с Г. Брандесом

Отношения Бунина с датским литературным критиком Георгом Брандесом (1842--1927) не были ни близкими, ни продолжительными. Они никогда не встречались лично, и их переписка, которая, по-видимому, сохранилась полностью, состоит всего лишь из двух писем Бунина и четырех Брандеса, написанных в течение неполных четырех лет. Как видно из публикуемых писем, история отношений русского эмигранта с его датским корреспондентом была предельно прозаична и никогда не выходила за рамки сугубо профессионального общения писателя с критиком: в первой половине 20-х гг. Бунин поручал издательствам посылать Брандесу выпущенные ими переводы своих книг на немецкий и французский языки. Датский критик откликался на эти присылки благодарственными письмами, а Бунин, в свою очередь, благодарил датчанина за лестные отзывы о своих произведениях. Тем не менее этот, казалось бы, малозначительный и обыденный эпизод все же проливает дополнительный свет на литературную позицию Бунина периода эмиграции.

Когда Бунин впервые вступил в контакт с Брандесом, престарелый датский критик был для современников уже явным анахронизмом, реликтом бесповоротно ушедшей литературной эпохи, идеологические установки и эстетические вкусы которой давно безнадежно устарели и представляли уже тогда, скорее, историко-литературный интерес. Характерны в этой связи слова Сергея Маковского, написанные им в 50-е гг.: "Георг Брандес умер четверть века назад, давно пережив свою славу, достигнув того большого возраста, когда смерть писателя, если писатель не мировой гений, вызывает недоумение: как - умер? только теперь? На восемьдесят шестом году жизни знаменитый датский критик давно не был властителем дум. Но он был им долго. И для русских читателей также" {Портреты современников. На Парнасе "Серебряного века". Художественная критика. Стихи. М., 2000. С. 75.}.

Действительно, в конце XIX--начале XX в. Брандес пользовался в России огромным влиянием и популярностью. Вместе с И. Тэном он стоял у истоков культурно-исторической школы, которая сыграла в русской науке видную роль и которой многим был обязан и первый историк русской литературы начала XX в. С. А. Венгеров. Брандес олицетворял тогда для современников новое слово в критике, способное освежить и оплодотворить русскую критическую методологию. П. Перцов, например, в частном письме 1893 г. среди прочих ссылался и на Брандеса, декларируя, что русским критикам "пора перестать делать доморощенные аллюры и относиться к авторам с кондачка, пора оставить свои гувернерские приемы и принять западноевропейский метод. Нам нужно учиться не у Добролюбова и Писарева, даже не у Белинского (те были хороши в свое время), а у Брандеса, Тэна, Бурже, Леметра, Ренана, критиков Англии и Америки" {Цит. по: Лавров A. B. Литератор Перцов // Перцов П. П. Литературные воспоминания 1890--1902 гг. М., 2002. С. 14. Сходным образом упоминает о Брандесе и Мережковский в своей лекции "О причинах упадка и о новых течениях современной русской литературы" (см.: Эстетика и критика: В 2 т. Т. 1. М.: Искусство, 1994. С. 157).}. Это был именно тот ракурс, в котором воспринимал Брандеса и молодой Бунин. В его юношеских письмах мы находим следы того, что он не только внимательно читал работы датского критика {См.: Бунин И. Письма 1885--1904. С. 15. Не исключено, что неподписанная заметка в постоянной рубрике "Орловского вестника" "Литература и печать", в которой обильно цитировалась статья Брандеса о Л. Толстом, принадлежит юному Бунину (см.: Литература и печать // Орловский вестник. 1889. No 126. 22 сентября. С. 3).}, но и рекомендовал их для чтения В. Пащенко, "умственным развитием" которой он занимался по образцу передовых людей 60-х гг. XIX в. {См.: Бунин И.

"красной тряпкой". Показательно, например, возмущение молодого Л. Шестова при чтении критических суждений Брандеса о Шекспире, вызвавшее появление его первой работы "Шекспир и его критик Брандес" {Ср. воспоминания Шестова: "И вот я вижу в витрине книгу Брандеса о Шекспире. Я ее покупаю, читаю, и гнев снова распаляется во мне. Брандес был тогда крупной личностью. Он открыл Ницше, он поддерживал связь со Стюартом Миллем и т. д. Но это был род "под Тэна", маленький Тэн, конечно, не лишенный некоторого таланта. Но читал он, не углубляясь, и скользил по поверхности вещей. "Мы чувствуем с Гамлетом", "испытываем с Шекспиром" и т. д. Словом, Шекспир не мешал ему спать" (цит. по: Фондан Б. Разговоры с Львом Шестовым // Антология "Нового журнала". М., 2002. С. 411).}, или негодование А. Белого по поводу Ницше, "снисходительно замеченн<ого> господином Брандесом" {Белый А.

Бунин, однако, с подчеркнутой демонстративностью оставался верен Брандесу на протяжении всей жизни. В 1912 г. противопоставление "идейной критики" продажной и крикливой шумихе бульварной прессы подкрепляется Буниным ссылкой на авторитет Брандеса (см. No 8 в нашей публикации интервью Бунина в наст. изд.). В эмиграции же Бунин не преминул выслать Брандесу свои книги, которые наконец-то были переведены на европейские языки, и его уверения в том, что отклик критика доставил ему "большую радость", ибо его "теплые слова <...> не исходят от человека", который был бы писателю "безразличен" (см. No 3), звучат убедительно и искренне.

Однако одним лишь пиететом по отношению к бывшему "властителю дум" не объясняется ни желание Бунина познакомить Брандеса со своими произведениями, ни то обстоятельство, что он счел возможным и нужным сделать комплименты датского критика, высказанные им в частных письмах, достоянием гласности, опубликовав их в эмигрантской периодической печати и превратив их тем самым в "литературный факт". Скорее всего, это был вполне обдуманный и даже расчетливый шаг в кампании, которую писатель и его близкое окружение начали разворачивать в первой половине 20-х гг., когда Бунин узнал, что у него есть реальные шансы стать первым русским писателем, удостоенным Нобелевской премии по литературе {См. письма Бунина к шведскому слависту С. Агреллу (Ersbok 1965/1966. Lund, 1967. P. 3-28; публ. К. Дравинса).}. Тогда Бунин прилагал немало усилий, чтобы обратить внимание влиятельных европейских критиков и писателей на свое творчество. Направление этой кампании прослеживается совершенно отчетливо: она была обращена к представителям литературного мира Скандинавии, к лицам, имевшим какое-либо отношение к Нобелевскому комитету, и к лауреатам Нобелевской премии прошлых лет {См., например, письма Т. Манна Бунину (С двух берегов. С. 370--386).}. В 1933 г. старания, как известно, увенчались успехом.

С этой точки зрения обращение Бунина к Брандесу, по-видимому, ни к чему не привело: Брандес вскоре умер, да и последнее письмо от него (No 5) ясно показало Бунину, что датский критик очень слабо представлял себе, кто такой Иван Бунин и какие у него отношения с советской властью. Возможно, это даже несколько задело Бунина, так как у Брандеса была возможность при желании побольше узнать о своем корреспонденте: французскому изданию "Господина из Сан-Франциско", которое Бунин послал Брандесу (см. примеч. 1 к No 1), было предпослано письмо Бунина к французскому издателю, в котором писатель подробно останавливался на событиях 1917--1920 гг.: "Я покинул Москву в мае 1918 года, жил на юге России, переходившем из рук в руки "белых" и "красных", а затем эмигрировал за границу - в феврале 1920 года, испив полную чашу несказанных страданий и напрасных надежд, что христианский мир наконец прозреет, ужаснется своему бессердечью и протянет нам руку помощи во имя Бога, человечности и собственной безопасности" {Цит. по: Новый журнал. 1972. No 107. С. 164.}.

"Возрождение" {Публикация отрывка из письма Брандеса в русском переводе сопровождалась следующим комментарием редакции: "Интересно, что знаменитый скандинавский писатель не считает нужным умолчать о своем отношении к большевикам, хотя политические настроения И. А. Бунина, судя по тексту письма, ему неизвестны" (Возрождение. 1925. 13 декабря. No 194. С. 4).}, Бунин, хотя и ответил критику еще раз любезным письмом, все же больше к некогда знаменитому датчанину не обращался. Это не значило, впрочем, что Бунин потерял уважение к кумиру своей молодости. Незадолго до смерти он повторно опубликовал последнее письмо Брандеса, полагая, что похвала из таких уст не может не способствовать коммерческому успеху нового издания "Митиной любви" (подробнее см. комментарии к No 5).

в эмигрантских газетах (см. No 2 и 5). Все орфографические, грамматические и стилистические особенности французских оригиналов сохранены.