11 мая 1944 года
Дорогой мой Корси,
Получила Ваше длинное письмо и, прочтя его, знаете, что почувствовала? Огорчение, что Вы так много истратили времени на то, что мне прекрасно известно. "Лучше, если бы она мне написала о чем-нибудь своем", - подумала я. Вы, кажется, думаете, что меня нужно убеждать, что Вы не можете больше делать, чем делаете для Любови Александровны. Как раз накануне получения Вашего письма я видела мадам Пелесье. Она была у Л. А., - отвозила ей оставшееся ее белье, - и мы разговаривали о ней. Я зондировала почву, можно ли от нее что-либо добыть для Л. А. Ничего. Она плакалась, что у нее нет совсем денег. Я сочувствовала ей. Бедная женщина! Я выразила сожаление и сказала - что же будет делать Л. А., когда иссякнут те крохи, которые остались от продажи ее вещей! Она ответила, м. б. она рассчитывает на вас? - Нет, она знает, что у меня ничего нет, - сказала я твердо. - Тогда на племянницу? - Тоже нет. Ее племянница делает максимум, что может. Ведь у нее на руках больная сестра в больнице, где дорого стоит, и мать. И тут не без ехидства прибавила: вот вы говорите, что у вас нет денег, а ведь она добывает их тяжелым трудом... И мы расстались. Но это к слову. Я хотела иллюстрировать только то, что я отлично понимаю ваше трудное положение. Но чем больше я буду сочувствовать вам, тем тяжелее делается положение Л. А. А ее положение действительно такое, что не пожелаешь и врагу. Подумайте: ни одного настоящего человека ее любящего, то есть такого, который бы хотя взял на себя о ней заботу. Ведь довести ее до автобуса, проводить к Пелесье, продать или купить что-нибудь это все пустяки, двухдневное утомление и все. Это всякий сделает, у кого сердце не очерствело. Но ей ведь не того нужно. Ей нужна постоянная забота, а на нет и суда нет. Если бы у нее были бы средства, чтобы жить в этом осписе, то все было бы терпимо. Но там она долго не останется: стоит там в день 35 франков, то есть в месяц (31 день, 30 дней) 1.185 или 1.150 франков. А у нее, как Вы знаете, 600 фр. пятьсот от Вас и 100 от Женички51. Тысячи на полторы она продала вещей, Вы прислали лишних сто. Я надеюсь еще на сто или двести продать, так что месяца на три хватит. А затем? Еще что-то продавать? Но кто этим будет заниматься? Некоторые вещи у мадам Пелесье.
что встретили ее, как родную, что монашки приходят и каждый вечер становятся на колени и о ней молятся. А мадам Пелесье мне сказала, что в оспис ее спрашивали, есть ли у Л. А. средства. Она ответила, что она ничего не знает. Все это я пишу Вам для осведомления. Ей Вы пишите только то, что она Вам сама сообщает. Она очень всегда расстраивается на всякий упрек, помните, что она серьезно больна. Я не очень верю, что это только сиатик {Sciatique - ишиас.}, если это и сиатик: она на ногах почти не держится, думаю, что у нее еще что-нибудь с ногами. Ведь у нее не одна нога болит, а обе, одна только больше. О том, что она Вам ничего не написала о своих проектах, Вы не должны обижаться. Дело в том, что она сама ничего путем не знала. Ее решения изменялись ежедневно. То она уезжала совсем, то оставляла комнату и только ехала на месяц. Кажется, есть такой проект, что может быть она через три месяца эвакуируется куда-то, тогда ей будут платить ежедневно по 19 франков, даровой проезд и еще что-то. Тогда, имея 600 фр., она может там сносно устроиться. Но Вы об этом сами не пишите. А то она будет в претензии, что я что-то не то сообщила, тем более, что я это слышала не от нее, а знаете, как люди все путают, когда не их касается. Может быть, этот план и неплохой. Но будут ли у нее силы осуществить его. Было бы, конечно, хорошо, если бы Вы приехали на Ваши ваканс {Vacances - каникулы, отпуск.} сюда, - могли бы погостить у нас - и здесь на месте с ней обо всем переговорили. Вы упрекаете, что она Вам не пишет, а она много раз говорила, что Вы ограничиваетесь только местом на переводе и ничего о своей жизни не пишете, и очень огорчалась. Знаете, я ей не показала Вашей фотографии, так как ее сильно задело бы, что Вы послали не ей, а мне.
Жизнь, повторяю, ее трагическая, к счастью, она ее воспринимает легче и благодаря ее характеру с различными маниями, и благодаря тому, что она любит "театр для себя" и старается защищаться от действительности.
На днях я встретила Леона52, он очень волновался, не получая известий и узнав, что и я ничего от нее не имею. Может быть, у них просто родственные недоразумения, и просто он человек не тонкий и не умеет легко помогать. Ведь люди в том положении, как Л. А., часто становятся очень обидчивыми и легко обвиняют тех, кто им помогает. Я боюсь судить. Ведь помогать тоже нужно уметь, чтобы тот, кому помогаешь, не чувствовал твоей помощи. А это очень трудно. Бедные люди тоже требовательны, хотя им кажется, что они в унижении.
Теперь о Вас: Вы напрасно думаете, что Вами никто не интересуется и не думает. Очень часто Л. А. говорила с горечью, что Вам очень трудно и ей хотелось бы все о Вас знать. Но Вы все же пока счастливы: во-первых, у Вас есть творческая работа, а это мало кто имеет, во-вторых, у вас есть возможность помогать близким, в-третьих, Вы здоровы, молоды и в расцвете сил. Все Ваши тяготы я очень понимаю. Но Вы ведь религиозный человек, разве Вам не радостно, что Вы облегчаете жизнь тем, кого любите, а потому Вам, несмотря на трудность Вашей жизни, можно и позавидовать и даже за Вас порадоваться. Кроме того у Вас не может быть такой старости, так как у Вас есть в руках и любимое дело, и ремесло. И Бог даст, муж будет жить долго, и Вы не будете в таком беспросветном одиночестве, в каком живет Л. А. Потом у Вас могут быть ученицы. Ведь не всегда же Вы будете жить в Лионе, будет и художественная среда, которая даст и друзей и людей, Вас понимающих. Нет, я не променяла бы Вашей судьбы на ее. А от того, что ее прошлое было хорошее, ей теперь еще тяжелее. Она ведь избалована. Была и красива. Ей кажется, что и теперь люди относятся к ней по-прежнему, а ведь это совсем не так. Будь у нее деньги, дело другое. А теперь избегают: "еще нужно будет о ней заботиться". А этого никто не любит. А друзей, любящих ее людей, здесь нет.
В Париже, слава Богу, из близких все целы. Ляля с Олечкой хотят ехать в деревню, но куда не знают. Знаете, какая Ляля, она ведь боится жизни. И устала она очень от нервной неустроенной судьбы своей.
Очень мне ее жаль. Чем могу, стараюсь облегчить ее жизнь. У них ужасная хозяйка, психопатка-ханжа с мещанистыми вкусами и замашками. Она Лялю, по словам Зайцевой, совершенно извела.
И. А. пишет. Сейчас буду перестукивать его новый рассказ. Очень интересная там женщина. Новая в его коллекции.
Обнимаю и целую.
Если Вам захочется что-нибудь узнать о Л. А., напишите, сообщу.
Ваша Ника
Примечания
51
52