Бунина В. Н. - Цетлиной М. С., 8 февраля 1946 г.

13.

8 февраля 1946 года

Милая и дорогая Марья Самойловна,

Не знаю, которое по счету я начинаю Вам письмо. Надеюсь, что это докончу и пошлю по воздушной почте. Спешу Вас известить, что от воспаления легких Ян поправился и уже расплатился с доктором. Кроме гонорара подарил ему пару ботинок, черную, которую Вы прислали. Она подошла ему как нельзя лучше, а Яну велика. Так что и в этом Вы приняли участие.

Не знаю вообще, как Вас, дорогая, благодарить за все, что Вы делаете. Я лично без Вас бы пропала. Ведь у меня никогда не было ничего теплого из нижнего белья. Теперь хожу во всем мужском, кроме чулок. И если бы не это, то, вероятно, ишиас, который все мне угрожает, разыгрался бы. У нас ведь топится только комната, где живет Ян, то есть столовая. А в остальных бывало очень прохладно, хотя я к холоду отношусь очень стойко, да и зима была “сиротская”. В Грассе я больше мерзла, чем здесь…

Болезнь была серьезная и тяжелая. Я больше двадцати дней не раздевалась, спала около Яна на той же постели. Приходилось иногда раз пять в ночь подыматься. Теперь уже сплю у себя, и ночью он меня не тревожит. Но полного выздоровления еще нет. Он все время чувствует “какое-то подташнивание”. Я уговариваю пригласить специалиста. Но он упорствует. Это “подташнивание” было еще в Грассе. Была еще беда с зубами, пришлось на дом пригласить дантиста. Сильными мерами воспаление ликвидировали. Казас нашел, что это от расстройства всего организма. Ян очень исхудал, ноги – палочки. Стараюсь доставать все, что можно. Но что это стоит! Не успеваю менять “пятитысячники”. Помогают очень посылки из Ваших мест. Спасибо всем за них сердечное. Хорошо бы, если бы присылали сладкого молока. Он пьет его с удовольствием. Вообще же аппетит у него очень средний. Любит апельсиновое варенье.

Если бы из его денег Вы купили мне две пары шерстяных чулок, а ему две сетки, размер большой, – он не любит, чтобы его что-либо стесняло. Это ему больше, чем необходимо. Его совершенно разорвались, а шерстяное белье на голое тело он надевать не может. Здесь же сеток найти нельзя.

Ваши посылки получаем. Иногда Вы прямо спасали. Например, когда пришли простыни, я увидала “небо в алмазах”. Положительно не знала, что делать. Прачка держит белье две недели, а во время болезни простыни очень пачкаются и за неделю. И вдруг Ваш подарок! Можно сказать, выручили. Он и сейчас спит в них. Теперь он уже встает, надевает теплую пижаму. Но из комнаты его мы еще не выпускаем, – разная температура. Серов[102] говорит, что в солнечный день он уже может выйти на десять минут на воздух, но, к сожалению, хотя и тепло, но сумрачно – Париж последнее время в серых тонах.

Вчера у нас были Зайцевы. Они, слава Богу, здоровы. А то ведь и у них была тревога. Настроение у них легкое. В понедельник надеюсь выбраться к ним – Борису стукнет шестьдесят пять лет!

Вообще же Ян очень не хочет кого бы то ни было видеть. Настроение у него чаще всего тяжелое и мрачное. Но иногда бывает и оживлен и даже смешит. Легко допускает к себе тех, кто жили у нас в Грассе: Зурова, Бахраха, Любченко, мою приятельницу, которая часто у нас гостила на вилле Жаннет. Она очень мне помогла во время болезни. Ведь одно время была больна и Олечка, и Ляле приходилось ухаживать за ней в пансионе, где она заболела. Фамы[103] у нас никакой нет. Представляете, как весело! Вот почему я никак и не могла собраться написать Вам и другим. Меня очень тронула Злата Давыдовна[104]. На-днях напишу ей. Дело в том, что мне теперь всегда хочется спать. Иной раз в день прикорну раза четыре.

Вчера узнала о смерти Веры Николаевны Ильнарской, жены Лоло. Кончилась ее страдальческая жизнь[105]. Из-за болезни Яна я ничего не написала ей к Новому году.

Работаю я и в “Быстрой помощи”, которая очень много помогает. Несмотря на полную невозможность отдаться этому делу, я все же как-то умудрилась собрать им в два месяца три с половиной тысячи франков и продать уже несколько билетов в синема в пользу этого общества. Нищета здесь ужасная. Я стараюсь как можно больше завербовать членов.

Жизнь наша здесь совершенно иная, чем была при Вас. Никаких почти сборищ. Даже у соседей не бываем. С Феничкой почти не видимся, а живем друг от друга в двух шагах. Видаешься лишь с теми, кто заходит.

Нужно признаться, что на гостей собственно сил нет. Очень уж все измотаны.

Только на-днях повидалась с Т. С. Конюс[106]. Она много рассказывала мне об Америке. Общее впечатление у нее, что тамошние не представляют ни нашей жизни, ни того, что мы все пережили за это лихолетие. Восхищает ее удобство американской жизни, квартиры. Удивляет количество визоновых (цигейковых?) шуб.

больного за работой. Марк Александрович очень талантливо о нем сказал и очень правильно. Вижу его чаще каким он был в Грассе: худым, красивым, в белом берете. Звонок. Пришла посылка от Марка Александровича. Ян еще спит. Будет радость, когда проснется. Обнимаю и целую. Ваша В. Б. Когда же увидимся!!

18/11. Десять дней не могла докончить и отослать Вам мое послание. Была работа по переписке. Зарабатываю на femme de ménage. Удалось найти одну приходить раза два или три в неделю вечером – от 10 ч. до полуночи. Плата 30 франков в час. Это меня освобождает от постирушки, мытья пола в кухне и подметания полов. Последнее чаще приходится на долю Ляли. Пришлось уделять время и на “Быструю помощь”. Кой-кого навестить, кой у кого позавтракать. Раз ела утку и продала тринадцать билетов по сто франков. Фильму дали старую “24 часа на русском фронте”. Было 2 сеанса в 5 ч. и 9 вечера. Надеемся на 15.000 фр.

За эти 10 дней Ян окреп немного, но все еще не выходит, даже из своей комнаты. Стараемся его кормить, что не так легко.

Мне кажется, что одна из Ваших посылок пропала. Вы написали, что посылаете мне 3 пары шелковых чулок – я не получила. Три пары – шерстяных дошли, и я Вас ежедневно благословляю. Привет всем друзьям. Поцелуйте Веру Ивановну и Шурочку.

Примечания